– Yes, «сынок», – ответил Жора. Ему было как-то непривычно произносить это странное русское уменьшительное слово «сынок». Но оно Кравецу определенно нравилось.
– Синок? – переспросил Рауль.
– Да! Ты «сынок»! Сын! По-русски – сынок! А я – «папка». Скажи – «папка»!
– Папка, – произнес он, словно попробовал это слово на вкус.
– Ты легко одет! – заметил Кравец, – В Москве холодно!
– Ничего! Я закаленный.
Они заехали в галерею бутиков на Кутузовском, и Кравец купил сыну айфон, джинсы, майку Труссарди, красный свитер от Логерфельда, новые кроссовки и куртку Риккардо Тиши. Старую одежду он торжественно, театрально и символично выбросил в урну. И неизвестно, кому из них в этот момент было лучше: сыну или отцу. Ведь Кравец впервые в жизни покупал одежду своему собственному, почти взрослому ребенку.
– Спасибо, папка, – счастливо смеясь, говорил Рауль и крепко обнимал Георгия. Тот чувствовал мускулистое, тренированное тело своего сына и был ужасно горд.
Кравецу не терпелось кутнуть по такому случаю, устроить торжественную вечеринку, и он припарковался у Дома Прогрессивного Журналиста. Жора втайне страшно жаждал кого-нибудь встретить. Все равно – кого. Ему хотелось просто незамысловато, по-детски, похвастаться своим сыном. Да, да! Неважно кого! Но, конечно, лучше, чтобы это была Настя Бурова (жена олигарха Бурова, осужденного за поставку ракетных установок Ирану в 2011 году), коварно сбежавшая от него к Женьке Старикову в Рен ТВ, а потом к самому Виктору Гаменюку. Там, в ресторане, возле стойки бара, он встретил страшно прогрессивного и уже изрядно бухого Валерку Коровина, оператора редакции новостей с первого канала.
– Познакомься, – небрежно сказал Кравец Валерке, – это мой сын, Рауль. Он из Каракаса.
– Ни хера себе! – воскликнул Валерка, ошалело глядя на красавца-Рауля. – Что ж ты молчал, сволочь, что у тебя сын есть?
– А что это бы изменило?
– Я думал, что ты несчастный, жалкий одинокий старикашка.
– Представь себе, это не так.
– По-русски говорит? – спросил Валерка.
– Ни бум-бум… Только по-испански и по английски…
– Ну, блянь, ты мачо!
Жора занял свой любимый столик у колонны. Он заказал устриц Фин де Клер, филе ягненка Бояльди и бокал Кьянти (для малыша), куринный галлотин со сморчками и пузырь виски Chivas (для себя, любимого). Перед тем, как приступить к трапезе, Рауль, сложив ладошки корабликом и закрыв глаза, помолился.
– Падре нуэстро, ке эстас ен лос съелос… Жора деликатно подождал, пока тот не скажет «Амен!» и только после этого поднял рюмку:
– Ну, давай, сынок, по-нашему, по-русски! За встречу!
– «Сынок», – эхом повторил он понравившееся слово и тихонько засмеялся.
Жора с непонятной радостью открывал для себя своего сына, искал в нем сходные черты. Нос, безусловно, как у Жорки, прямой и правильный, с легкой горбинкой. Рот, правда, не его. Губы