Заблудиться. Анна Ерошина

простуженная и потому хриплая, в синем ватнике продавец. И ты всё равно стоишь несколько минут с авоськой, в которую в два этажа уложены чистые до скрипа бутылки из-под молочного, выпитого семьёй за неделю. А по вечерам они снова покупаются, ряженка и кефир чаще всего, и здорово вместе со старшей сестрой отдирать с них, облизывая изнутри, розовые и зеленые круглые крышки из фольги. И вот на окошке появляется неровная и сердитая надпись об отсутствии этой тары, большого ящика грязного пластика, который так хорошо скользит с горки зимой вместо санок, и теперь уже точно нужно обратно, до завтра, и сказать дяде Вите с несвежим дыханием, который всегда во дворе, что не принимают. Из-под пива тоже не примут.

      Зато, бывает, идешь обратно с пустой авоськой и в кармане звенит, и можно не торопиться домой сразу, ведь есть время погулять – купить квадратный, сжатый вафлями, пломбир, прокатиться на звенящем трамвае, сев у окошка, чтоб ветки по твоему стеклу хлестали, и на столбах надписи читать, выйти на конечной и заблудиться. Например, на рынках с вязанками веников в Зеленой роще – мимо кладбища, мимо вкусно-пахнущего сладким завода. Или на большом, гудящем от людей и магазинов, проспекте в Черниковке. Но так, чтобы обязательно потом найтись. Со стучащим сердцем и предвкушением тепла и дома, спросив несколько раз дорогу, снова сесть у окошка. Как раз к тому времени, когда пить чай с круглыми, посыпанными сахаром булками и молоком, которые мама купит по пути с работы.

      Теперь, чтобы заблудиться, я из города уезжаю. Это странное чувство любви к дороге и редкое умение совершенно потеряться и вовремя интуитивно найтись со времен детства расширились географически, но не потеряли своего адреналином щекочущего живот обаяния. Только теперь я не делаю этого специально. Вооружившись картами, тремя языками и нужными телефонами, я через некоторое время обнаруживаю себя, растерянную, на застывших в сиесте средневековых улицах европейского провинциального городка или немыслимо пахнущего и кричащего на всех языках мира арабского базара. Сладко замерев, обостряешь все чувства и ждешь, когда судьба-интуиция выведет тебя в последнюю минуту к твоему поезду, не даст опоздать на самолёт в огромном городе и не отстать от группы в бедуинских кочевьях под звёздами пустыни. И всегда есть небольшой шанс – или искушение? – действительно не найтись, потому что дальше с тобой случится абсолютная свобода, под названием «всё, что угодно», к которой нас не готовят туристические буклеты и самые современные навигаторы.

      На набережной Малекон с видом на каменную стену крепости с пушкой, оберегающей Кубу от всего вражеского мира, я не могла оторвать взгляд от слегка потрёпанной пожилой пары мулатов. Они сидели на скамье под это исцеляющее после российской зимы «гуахиро Гуанта-намеро» под случайную гитару, небрежные и красивые, в ямайских рубахах, в невероятных браслетах, в сланцах на истёртых мозолистых ступнях, кажется, они держались за руки и точно – улыбались. Откуда-то я знала, что расшитые бисерной вязью очень старые сумки с торчащими из них газетами