– Ну и шо ты так долхо не изжала, мамка? Не осьмнадцать небось.
О том, кто у неё будет, она пыталась догадываться по косвенным признакам. Мать хорошеет – жди мальчика, мать дурнеет – девочка. Зумруд то хорошела и молодела лет на десять, и это признавали все, то резко старела и дурнела, ловя сочувственные взгляды близких, так что определить пол будущего ребёнка было невозможно. Но она решила для себя, что полюбит любого малыша, мальчика ли, девочку ли, что будет любить его так, как не любила никого прежде, и что этому существу она отдаст всю свою душу, до последней капли, всю свою нерастраченную любовь, всё внимание, весь блеск своего отполированного долгими годами хрусталя глаз. Она подолгу гуляла, хоть и осуждала праздношатание раньше, и пела своей утробе колыбельные, которых никогда не пела, когда ждала Гришу.
Когда настало время рожать, Зумруд собрала сумку и принялась ждать. Но ожидание затянулось. Ребёнок в её чреве как будто уснул. Зумруд предупреждали, что ребёнок будет крупным, и предлагали сделать кесарево, но она не хотела, чтобы резали её плоть, и только упорно продолжала молиться и каждый день бросала монетку в копилку с наклейкой «цдака». Она также просила мужа каждый день ходить в синагогу, собирать миньян и молиться всем вместе за здоровье её неродившегося дитя.
Роды были тяжёлыми и длились целый день. Родился богатырь, которого нарекли Барухом, благословенным, а между собой называли Борей. По домам родни проехался на своей новенькой «Ниве» Гриша, доставляя всем радостную весть, даря подарки, как и положено на мальчика – сладости и шёлковые платки. Но очень скоро обнаружилось, что с мальчиком что-то не так. Он никогда не плакал. Не заплакал он при родах, не плакал он, когда ему на восьмой день делали обрезание, хоть личико его стало похожим на сморщенный помидор, не плакал он ни от холода, ни от жажды. Он никак не проявлял голоса.
3
Аудиопробы показали, что слух в норме, но это было лишь временным успокоением. Знакомые уверяли, что так бывает, но Зумруд была безутешна. Она возила его к профессорам в Москву и к знахаркам в отдалённых сёлах. И те, и те брали деньги и обещали скорое выздоровление. Одна слепая пощупала горло Бори и сказала, что оно похоже на землю после засухи, а московский профессор долго и нудно объяснял причины подобного заболевания, а потом нарисовал специально для Зумруд цветными карандашами структуру гортани и ввёл в её лексикон словосочетание «голосовые связки», взяв за приём сто долларов. Через три года мучений Боря начал мычать, если чего-то сильно хотел, но разве мычание достойно человека? Зумруд цеплялась за малейшую надежду, и когда по телевизору начали показывать Чумака и Кашпировского, ставила несколько стаканов воды – заряжаться, чтобы