– Тебе надо услышать своего соловья, – сказала она, – только он надёжно спрятан. Вот здесь.
Анжела уткнула свой указательный палец в Борину грудь.
Чем больше Гриша наблюдал за Анжелой, тем больше он понимал, что она вся – от макушки до пяток – состоит из музыки, и знал, что не сможет конкурировать с музыкой. Но почему-то же Анжела захотела с ним общаться? Что-то в нём, в его внешности или в его взгляде, или в его отношении к ней, её привлекло? И Гриша хотел дать ей то немногое, что есть у него, и в чём она, возможно, нуждается. И при этом он понимал, что на его всепоглощающую, рабскую любовь она не сможет ответить никогда, и всё, что ему будет позволено – это находиться рядом. И он не променяет это право ни на что: пойдёт за ней на край света, бросит ради неё родителей и родной город. И неважно, что она из другого теста, как говорит мама, и неважно, что у неё нездоровый вид, главное – она рядом.
В один из дней Анжела с Гришей ушли пить чай на кухню, а Боря остался в комнате. Анжела налила чай и села, а потом подскочила, как ошпаренная, и бросилась в комнату. Гриша ничего не понял, но побежал за ней. Он увидел, что Боря стоит у пианино и одним пальцем нажимает на клавиши. Анжела многозначительно посмотрела на Гришу и поднесла палец к губам. Они стояли в проёме около минуты, а когда Боря закончил, она встала перед ним на колени, долго и внимательно рассматривала его пальцы, а потом спросила:
– Ты знаешь, какие у слона уши?
Боря замотал головой.
– Как у тебя.
8
Спустя месяц Зумруд с любопытством и ревностью наблюдала за трансформацией обоих своих сыновей. Так, Гриша стал вовремя приходить домой вечером и чаще ужинал с ними, потому что Анжела должна была готовиться к экзаменам и все вечера проводила у пианино, а Грише больше неинтересно было ходить по девочкам и выпивать с друзьями. А на Борю появилась первая в жизни управа. Стоило только сказать, что его в следующий раз не возьмут к Анжеле, как он переставал буянить, становился шёлковым. Зумруд не могла понять, что у Анжелы дома есть такое, чего нет у них, почему Боря даже ночью вскакивает, чтобы проверить, не ушёл ли Гриша без него к Анжеле. Ей было непонятно, как это возможно, что Боря, такой тяжёлый, неуправляемый, нервный ребёнок, который наблюдался у невропатолога, потому что он дома бегал, как заведённый; ребёнок, который умудрялся расшатать деревце в саду и выбить дверной косяк, постоянно сталкивал шкафы, а гостей иногда выгонял из дома и бил, так что его часто приходилось запирать на ключ в комнате; как это возможно, что от Реувенов он возвращается чистеньким и счастливым, и никаких жалоб она от Гриши на его поведение не слышала. Она сначала думала, что ему там без меры дают конфет, но Гриша сказал, что конфет у них нет, с Борей Анжела говорит как со всеми, ест он то же, что и все, никто с ним там не сюсюкается, и вообще Анжела немногословная.
– Неужели он прямо такой идеальный ребёнок у них? – с обидой спросила Зумруд. – Ничего не ломал, никого не бил?
Гриша