Улучив момент, когда охранники были заняты проверкой кельи, лэф из отцовской свиты схватил меня за плечи, как следует встряхнул и, пытливо вглядываясь в лицо, зашептал:
– Чем они тебя накачали, Ильва? Пиот или гельян? Что ты пила, вспоминай!
– Не помню, – упрямо повторила я то, что говорила им всем последние несколько часов, и, раздраженно дернув ухом, попыталась высвободиться из крепкой хватки молодого мужчины.
– Должно быть какое-то зелье, – хмуря темные брови, продолжал настаивать он. – Ты сама на себя не похожа. Дерзкая, глупая, упрямая. Это не ты, Ильва. Где та послушная робкая девочка, почитающая свой род и отца? Где? – Лэф снова меня тряхнул, продолжая отчитывать: – Ты ведешь себя как… как… как шлюха, Ильва! И клеймо вивьеры тут ни при чем. Это недопустимо. Ты позоришь Брэд-риля. Хотя, казалось бы, куда уж больше! Тебя словно подменили, – досадливо процедил он. – Даже если ты не помнишь последние события своей жизни, то вести себя так с отцом…
– Отпусти ее, – сказал мрачный норд, появившийся в дверном проеме комнаты, рядом с которой мы стояли.
– А если нет? – взъярился Дир, который полностью разделял неприязнь Брэд-риля к меченым.
Гора мускулов, которая представилась мне как Люль, демонстративно начала разминать пальцы, выразительно поглядывая на шею вредного лэфа. Видимо, испугавшись получить люлей от норда с таким «говорящим» именем, отцовский прихвостень отступил и поднял в примирительном жесте руки. Больше меня наедине с Диром охранники не оставляли. Зато без лишних вопросов оставили наедине с зеркалом в запертой на ключ келье, которая состояла не только из спальни, но и из маленькой уборной за узкой дверью. Ну просто-таки гостиничный номер с околосредневековыми удобствами! Хотя скорее уж тюремная камера, в которой мне предстояло дожидаться совершеннолетия. А потом либо замуж, либо к отцу, либо… не знаю!
На столе по левую руку от меня ютился поднос с недоеденным завтраком, который принесла некоторое время назад молчаливая монахиня в белом балахоне и полупрозрачной накидке на голове, сильно напоминавшей паранджу. Справа лежала стопка книг, призванных скрасить мой досуг. Но так как все они были исключительно на религиозную тему, я предпочла изучение своего нового тела знакомству с местной письменностью.
Тронув кончиком указательного пальца клеймо, обработанное обезболивающей мазью, грустно спросила у собственного отражения:
– Что же с тобой случилось, девочка?
Память моей предшественницы, благодаря которой я постепенно «вспоминала» то, как устроен мир лэфири, категорически отказывалась делиться прошлым Ильвы. И я, если честно, не знала: хорошо это или плохо? Судя по истерично-деспотичному папаше, моим обрезанным волосам, символу вивьеры и словам Дира, жизнь у девчонки, уступившей мне