Так же и люди на ветви похожи -
падают тихо, доделав дела,
гибнут, сгорают миры их под кожей
с общей сохранностью жизни ствола.
Браконьерство
Мы, как дрова, что закинуты в печку,
для поддержанья войны и смертей.
Нет тут нигде миротворческой речки,
чтоб погасить всю пожарность частей.
Тут не спасают, а только всё чаще
бросают разрубки и щепки в огонь.
Легко иссякают посадки и чащи.
А пильщики, рубщики делают гон.
Разграблены даже посадки, подлески,
боры, заповедные рощи, сады.
Причины сему так мутны и не вески.
Грядут оголенья, сугробы золы.
Порой разбирают избушки, сараи,
чтоб накормить ненасытность костров,
чтоб ад пополнить растеньями рая.
Пущен конвейер для кущ и кустов…
Незримая смерть всего зримого
Падают с веток снежинки и капли.
Зелень по осени рухнет к ногам.
Павших могилят коробки и грабли,
огненный дым отправляет к богам.
Позже стволы, надышавшись угара,
тяжко склоняются, сохнут и мрут.
Смерть распаляет незримые чары
на неживое, растения, люд.
Мел, чешуя и кусты шелушатся.
С тучек роняются кудри и цвет.
Звук в перепонках начнёт заглушаться.
Речи заменят молчание, бред.
В мире ветшают дома, всё живое.
Камешки грусти – довесок к годам,
клонит к земле всё родное, чужое,
и замедляет стремленье к делам.
Так и меня предают волосинки,
слабнут и веки, и хват от кручин,
очи теряют владенье картинкой,
рушится горький окурок в ночи…
Машулька
Я греюсь мечтою о ней, гармоничной,
как будто бы в чуде пространном вишу,
не делаю дел воровских, неприличных,
лишь оды о следующей встрече пишу…
Я грежу в легчайшем и светлом эфире
средь запахов, памяти, красок и строк,
как странник, философ, писатель Пальмиры,
ужаленный солнцем, познавший свой рок.
Я брежу прошедшим и будущим, явью,
и этим горючим всю душу топлю.
И вдруг сознаю пред мелькающей рябью,
что глубже и шире, и выше люблю!
Просвириной Маше
Ушедшая
Ушедшая в край бесталанных и злостных,
бедовых и пухлых, чья рыхлость страшна,
кривых, безучастных, надменных и постных
поныне любима и чтима, нужна!
Унёсшая радость, тепло и свиданья
настойчиво, часто мне снится в ночи.
И с этою хворью напрасны старанья,
бессильны загулы, отвары, врачи!
Убегшую в даль чумовых,