Клоуда почти повисла у Свима на руке.
– Что вы придумываете? Успокойся сам, успокой остальных. Видишь, у всех настроение испортилось,
Свим посмотрел на неё, озабоченно пробормотал:
– Да, да, дорогая…
Однако предположение Харана не выходило из его головы и тревожило его не на шутку. Что если в словах врача есть доля правды? И К”ньюша, разобиженный им, ушёл?
Сестерций со стороны, отойдя подальше ото всех, насколько позволяли размеры площадки, сумрачно наблюдал картину проводов. Его мало волновали слова прощания: исходили они от людей или от выродков.
Но и у него не всё было так, как ему хотелось бы представить. Сейчас он был бы не прочь, уходя из руин, возможно, навсегда и навсегда прощаясь с остающимися здесь разумными, поговорить с Жаристой. Эта человеческая женщина обладала внешним сходством с торнеттой из его клана и с первых минтов появления привлекла его внимание: высокая, сильная, с красиво посаженной головой. Глаза её всегда были широко раскрыты, она обладала хрипловатым голосом и не стеснилась в выражениях.
Жариста, подталкиваемая интересом к представителю регламентированных торнов, несколько раз заговаривала с Сестерцием. Биоробот, со своей стороны, в охотку беседовал с нею, но по иной причине. Глядя на неё, он вспоминал о похождениях великого Огария и о происхождении своего рода, в котором как будто текла кровь и чисто биологических существ, в том числе человеческая. Что в той легенде было правдой, а что вымыслом, Сестерция никогда не занимало, тем более что Акарак и Обезьян были братьями, а значит, не слишком различались организмами и психикой. И ведя длинные разговоры с Жаристой, он начинал верить родовым преданиям. Почему бы, думалось ему с каждым разом всё увереннее, не испытать на практике возможность повторения связи между человеком и торном на предмет продолжения рода?
Однако Жариста не проявила никакого внимания к торну при прощании, оттого Сестерций и стоял на отшибе, гордо вздевал вверх голову, увенчанную живописным тюрбаном, и изображал полную независимость к происходящему вокруг него.
– Люди, – порой негромко говорил он, но его никто не слышал.
Зато у Камрата состоялось самое печальное, наверное, (а будь дети взрослее, можно было бы сказать – самое душераздирающее) прощание. Грения плакала навзрыд и норовила поцеловать его. Ей вторила Думара и тоже пыталась обласкать мальчика прощальным поцелуем. Смущенный и рассерженный на них, он отворачивался, но безуспешно.
– Ты вернёшься к нам? – постоянно спрашивали они его и тут же утверждали: – Ты должен к нам вернуться!
Камрат старался выглядеть неприступным и даже суровым, но делал он это только потому, что ему было неловко и стыдно видеть, как кто-то из-за него плачет, и все на это обращают внимание.
Гелина с печальной улыбкой вытирала обильные слёзы названной сестрёнке и успокаивала её, а Грения, в свою очередь, то же самое проделывала с Думарой.
Харан также не остался в стороне, стоял, смотрел на них и