– Не вижу никакого вмешательства. Обычная операция. Мне кажется, Сергей Владимирович, вы слишком близко к сердцу принимаете созданных их и нашей программами миры. Мир фантомов, как вы говорите. Кстати, наша программа, как я понимаю, не даёт участникам её думать о своей нереальности. Поэтому не вижу беды в кардинальном вмешательстве в их деятельность. Они воспримут это как должное, как изначальное. Возможно, и возникнут какие-то нежелательные побочные эффекты, но ведь, согласитесь, то, что сейчас у них происходит – хуже некуда. В конечном счёте, наш эксперимент не ради создания группы электронных склочников, а ради какой-то цели. Или нет? Сейчас цель, как я её вижу, во вмешательстве с тем, чтобы замкнуть обе программы и самим разобраться, что, где и как происходит, а не получать, вернее не ждать информации из вторых и даже третьих рук…
Воробьёв сумрачно слушал подчинённых ему людей и впервые, наверное, задумался над тем, кто они, в сущности, есть. Оказывается, до настоящего времени у него представления о них были, мягко говоря, поверхностными, на уровне служебного общения. А сейчас он почувствовал какой-то резкий диссонанс своему устоявшемуся мнению с теми мыслями, которые появились при сегодняшней встрече.
Конечно, прозрел он неспроста. Стал чаще встречаться с ними и оттого лучше узнал их.
В Мазкове для него открывалось всё больше и больше качеств, что ему, как руководителю, совсем недавно нравились: административная расторопность, деловитость, уверенность в своей правоте. Но за ними нее было видно ещё чего-то. Стало казаться, что и дома, в семье и среди друзей он такой же начальник отдела, как и в институте, а все остальные человеческие черты ему чужды.
Рассуждая и думая так о Мазкове, Воробьёв раздражался, и даже начинал верить в того Мазкова, который проявил себя в программе угодничеством и карьеризмом. И ещё больше раздражался, вспоминая, что сам он в этой программе не такой уж и принципиальный, потакая ему. И хотя мысли, высказанные Мазковым, были, в принципе, правильными, во всяком случае, разумными, однако Воробьёв непроизвольно выискивал в них иной смысл. Не хотел, а искал. Слова, голос Мазкова царапали слух и не рождали ответного чувства доверия.
Зато Корчагин… Надо же! Сухарь сухарём, иначе и не скажешь, а вот тебе – романтик. Созданный виртуальный мир фантомов принял к сердцу, поверил в него, готов пестовать его. Недаром народ говорит: пуд соли с человеком съесть надо, чтобы узнать и понять его.
– Понятно, – сказал он, когда Мазков выдохся и стал повторяться. – Жаль, что у вас нет единого мнения. Но в каждом из ваших предложений есть, как мне кажется, зёрна истины. Всё-таки, Сергей Владимирович, у нас эксперимент и из этого факта надо исходить при своих отношениях к работе. Но и вламываться в него, Павел Андреевич, я думаю, преждевременно.