– Ты о чем задумалась, девочка? – Зигфрид настойчиво сжал мой локоть.
Я осмотрелась. Пока в голове моей сновали необременительные размышления, мы с огневиком покинули площадь Ветра, и теперь нас кружило в вязи узких улочек.
– Куда мы идем?
– На площадь Розы. Комедианты обосновались там. Им разрешено давать представление даже в дни корриды, разумеется, до или после оной.
Мне показалось, что порыв ветра донес далекий гомон толпы.
– Мы не опоздаем? Давай поспешим!
Зигфрид послушно прибавил шаг.
Капитан Альфонсо ди Сааведра никогда не делал того, чего ожидали от него окружающие. Вот и сейчас вместо того, чтобы вернуться в таверну, где его подчиненные делали обыск в соответствии с полученными от начальства указаниями, или отправиться прямиком в казармы, чтоб скоротать остаток вечера за чаркой доброго вина и игрой в кости, капитан миновал два квартала от площади Ветра и обошел казармы с другой стороны. Навстречу ему двигалась небольшая компания. Четверо – двое мужчин, две женщины. Кавалеры, уже нетвердо державшиеся на ногах от выпитого, были при шпагах, дамы, от орлиных взоров которых состояние спутников укрыться не могло, при веерах. Капитан, узнавший обеих женщин, почтительно поднес руку к шляпе. С той преувеличенной почтительностью, которую можно было счесть оскорбительной насмешкой. Ибо о профессии встреченных дам ди Сааведра был осведомлен не понаслышке. Один из кавалеров потянулся к оружию, дабы призвать наглеца к ответу.
– Альфонсито! – всплеснула руками одна из жриц ночи. – Вы к нам? Как жаль, но сегодня я занята.
– О, Розита, как приятна мне ваша жалость. Но, к счастью, я направляюсь в некое заведение по соседству.
Многозначительный взгляд прозрачных глаз капитана пригвоздил к месту кабальеро, так и не успевшего обнажить оружие.
– Веселой ночи, господа, – коротко поклонился капитан.
Розита проводила его прямую спину мечтательным взглядом.
Здесь дудели в дудки, здесь колотили в барабаны, и крошечные медные тарелочки, ударяясь одна о другую, разносили по площади свой пронзительный звон. А трещотки-то, трещотки! Их было так много, что площадь тарахтела, как тележка старьевщика, как тысячи таких телег. И пахло праздником – печеными каштанами, молодым вином, рыбой, жженым сахаром. А в глазах рябило от многоцветья мельтешащих огней. В центре толпы возвышался матерчатый купол.
– Приятно видеть, как алеют твои щеки, – сообщил Зигфрид, прокладывая нам путь. – Надо почаще выводить тебя в свет.
Я неловко