Потом пошли судебные дела: о незаконных действиях полиции, о необоснованном помещении на штрафстоянку, о взыскании компенсации за украденное из машины имущество – повсюду суды горой вставали на защиту полиции и сокрытие их преступлений.
– Вы, наверное, злитесь на меня, что впутал вас в эти дела? – извиняющимся тоном обмолвился Кузя.
– Нет, – ответила Елена, – не злюсь. Жалко мне вас! Жалко, что у вас так получилось! Я ведь и детей ваших искала, только исчезла та сожительница Яруллина вместе с детьми. А люди говорили, что они продавали детей на востоке в рабство.
Кузя словно удар получил – сокрушённо вздохнул и в бессильной злобе покачал головой, прикрыв лицо ладонью.
Елена дала номер Анатолия и попросила звонить с другого номера, чтобы не могли определить враги.
Напоследок она попросила прощения за столь горькую информацию, и Кузя попросил прощения.
* * *
Кузя сидел в том же сквере, на той же скамеечке, и злоба кипела в нём, как тогда, когда его избивали.
Отдалённый звук полицейской сирены не охладил пыл, а только добавил жару:
– Езжайте сюда, сволочи! – выдавил Кузя, стиснув зубы.
И сволочи приехали: они заехали с разных сторон, как и давеча; не пощадили даже клумбы тюльпанов в сквере; блюстители порядка и защитники народа высыпали сворой, распинывая людей, вышедших вечерком прогуляться, и набросились стаей шакалов на «жертву».
Они били дубинками и пытались схватить и подмять, а Кузя, ударив лишь пару-тройку, вдруг, словно наяву, услышал: «Нельзя!» Ему тотчас представились: куча мёртвых тел, Елена под пытками и узбек…
Перестав сопротивляться, Кузя, расталкивая шакалов, пошёл в воронок, ожидавший с открытой дверью.
Его доставили в тот же двор. Шакалы окружили машину, оставив «почётный» проход. Дверь воронка открылась, и Кузя вышел. Нашлись рьяные, попытавшиеся заломить руки, но их решимость быстро остыла. За них вступились ещё несколько по неписаному закону, но и те отлетели, сминая шеренги. Основная масса, вопреки внушённым правилам, осталась благоразумной.
Кузя вошёл в знакомую «проходную», мельком убедился в целости окна и заявил окаймлявшим: «Мне к начальнику!» Кортеж молча указал руками вдоль живой