Несколько часов до конца лета. Рассказы. Вадим Голубев

в «парадную» сбрую, использованную лишь раз в году. Если чаще то, чтобы доставить новобрачных в церковь на венчание, да отвезти в тот же храм младенца на крещение. Чинно рассаживались в таратайки в которых ездили лишь по торжественным случаям, да в уездный центр по делам. В прочие дни «рассекали» на телегах или санях. Начиналась езда по широким улицам, приветствия ехавшим навстречу односельчанам, ревнивые взгляды на коней, упряжь, повозки соседей. Каждый хотел, чтобы у него было лучше. Затем следовал обед, переходивший в чаепитие, а там и ужин. Молодняк разбредался водить хороводы, да петь песни под гармонику. Случались между парнями драки: один конец села на другой. Преимущественно из-за девчат. Мужики в эти разборки не вмешивались. Сами когда-то были такими, теперь остепенились. Когда народ погнали в колхозы, стало не до катаний. Лошадок забрали в «общественную» конюшню. Туда же сдали телеги. Пылились в сараях без дела оказавшиеся ненужными таратайки. Когда жены напоминали, дескать надо бы смазать колеса, да кожаную обшивку, мужики лишь с досадой махали руками. Уходили подальше, чтобы не сказать супругам что-то в сердцах.

      Тогда же закрыли в округе церкви. Оставили на десятки километров лишь один храм – в селе, где жили дедушка с бабушкой. Только потому, что был он построен на народные деньги в память о войне 1812 года. Тамошние крестьяне всегда были «государственными», работали на царя-батюшку. Аккуратно сдавали в казну положенное. Царь был далеко, не выжимал соки, как крепостники-помещики. Словом, водились у мужиков лишние копейки. На них и возвели собор по инициативе тех, кто бил французов на Бородинском поле, под Вязьмой, Лейпцигом, брал Париж.

      С потомками крепостников-помещиков встретились через несколько лет. Тогда прибыли в глушь прилично одетые мужчины, в большинстве своем с военной выправкой, их опрятные жены, хорошо воспитанные детки. Выселили в ту пору из Ленинграда всех «бывших» – офицеров, жандармов, полицейских, банкиров, владельцев заводов. Представители «старого режима» оказались толковыми бухгалтерами, экономистами и даже инженерами. Дела местной промышленности пошли вверх. Вечерами «переселенцы» устраивали домашние спектакли и концерты, летними воскресеньями отплывали на лодках на пикники. Теперь местные обыватели потянулись к высланным за культурой. Дети быстро подружились. Хотя пацаны попытались поначалу издеваться над отпрысками буржуев. Но те умели за себя постоять. Знали бокс, джиу-джитсу, еще какие-то виды борьбы. Даже закоренелая шпана зауважала вновь прибывших.

      Потом настал 1937 год. По замерзшему Селигеру прикатили грузовики, легковушки, крытые авто, прозванные в народе «черными воронами». В легковушках привезли сотрудников НКВД. Один из них – красавчик-еврей Ривкин остановился в директорской квартире ее отца. Уходил рано утром, приходил поздно вечером. Случалось, не приходил сутками. Уходя «на работу», чекист всегда оставлял по числу сестер три конфеты «Раковая