Чумазые, мокрые носы и подбородки в песке, с выпученными злыми глазами пацаны, подняв крик, порхнули поначалу кто куда врассыпную, но потом, опомнившись от испуга, разглядели на тонкой шее обидчика маленькую змеиную в огромных чёрных очках головку, рёбра, выпирающие из чахлого синюшного тела, худющие руки и ноги, тонкими палками торчащие из закатанных по локти рукавов рубашки и до колен светлых штанов, и начали угрожающе окружать нахального незнакомца, гуртуясь возле патлатого рыжего верзилы.
Косинские, коренные хозяева дикого пляжа на этом острове, всегда были не прочь дать отпор чужаку и проучить его не лезть на их территорию, а уж обид тем более не прощали никому, особенно сейчас, с откровенной наглостью и издёвкой к ним проявленным. То, что на порушенной их куче песка, словно в кресле, восседал оборзевший взрослый дядька в приблатнённой кепчонке и с татуировками на волосатой груди и на руках, их нисколько не страшило. Косинские бивали блатных и покруче, не чета этому дохлому. Этот же был явно чужой. Чужой и наглый! И он, конечно, нуждался в изрядной трёпке. Два шкета, поддерживая мокрые трусы, мчались к речке, где, встревоженные поднявшимся гвалтом, уже вылезали из воды пацаны покрепче, под стать рыжему вожаку.
Тощий между тем будто и не заметил, какой муравейник потревожил. Тяжко закашляв, даже кепчонкой рот заткнуть пытаясь, он с минуты-две сосредоточенно отплёвывался, а затем ещё сосредоточенней стал копаться в карманах штанов, пока не начал выкладывать на развёрнутый перед собой между ног яркий носовой платок различные предметы. Пачку «Беломора», коробок спичек и… ядрёное зелёное яблоко! Огромное… ядовито-зелёное…
Мельком бросил из-под кепчонки взгляд на надвигающуюся тень мрачной толпы, словно оценивая дистанцию, и извлёк из глубины кармана последнее – металлическую блестящую штуковину со сверкающей перламутровой рукояткой. Щёлкнул кнопочкой – выскочило из перламутра безжалостное длинное лезвие. И отпрянула толпа. А татуированный не шелохнулся, не поднял головы, только лениво потянулся к яблоку, взвесил его чахлой рукой, поднял перед глазами, любуясь, и медленно, осторожненько начал счищать кожуру, заботливо стараясь не срезать лишнего. Получалось у него завораживающе. Как прикоснулся один раз, так ювелирно и закончил, пока кожура длинной спиралькой не упала в платок вся. Мальцы пузатые совсем припухли, постарше – оцепенели, один рыжий оглядывался по сторонам, пока не отыскал глазом в кустах здоровенный увесистый сук.
Тощий лениво поднял голову, ещё глубже надвинул кепчонку на глаза, щадя их от солнца, оглядел расползающуюся толпу.
– Закуривай, братва, – кивнул