– Уймись, Илья! Что несёшь! Не гневи Бога!
– Бога вспомнил? Раньше надо было, когда на карте помечали города, где следы искать. Как же прошляпили? Стеллецкий, конечно, там бывал. Этот червь хитрющий, почитай, все подземелья проверил где смог. И на Украине, и у нас в России всё перекопал, проныра!
– Успокойся, Илья Давыдыч. Нельзя тебе. Врачей вспомни!
– А что врачи! Только стращать и могут! – огрызнулся Легат. – Меня больше посыльные наши бесят. Чего молчат-то?
– Всё может случиться, – утешал Дантист, – только у меня сомнений в наших людях нет.
– Головой отвечаешь?
– Головой рисковать не стану. Обоих ты сам отбирал. Без меня обошёлся. Или забыл?
– Не забыл.
– А чего же? Ядца, сам знаешь, угадает любого из дружков Стеллецкого, коль на глаза попадётся. Он же средь них ни один месяц якшался, за своего слыл.
– За своего, за своего, – устав, тяжело ворочал языком Легат. – Да сколько лет минуло! Считай, сразу после войны то было.
– Однако с месяц-два, как сейчас помню, Ядца в одном доме с Игнатием живал.
– Так, конечно… Квартировал.
– Всех его дружков в лицо знал. И на похоронах присутствовал.
– Было.
– А план подземелья Москвы как он у Игнатия стибрил!
– Ядца мастак тогда был, ничего не скажешь…
– Башка у него и сейчас варит на такие штучки.
– Уверен?
– Вот те крест, Давыдыч! – побожился Дантист. – Сам в себя так не верю!
– Трепаться ты горазд, Семён, – закрыл глаза, совсем утомившись, Легат и вспомнил далёкий, тускнеющий уже в памяти сорок девятый год.
В те дни, когда очевидным стало, что жить археологу Игнату Стеллецкому остались считанные месяцы, а возможно, и недели, многих трудов и денег понадобилось Легату, чтобы подселить на улицу Герцена, в квартиру умирающего и его недоверчивой жены, расторопного проныру Ядцу. Тяжелобольной археолог, наученный горьким опытом участившихся в последнее время загадочных пропаж из его собраний то экспонатов раскопок, то уникальных документов, схем, планов самих подземелий древних крепостей, замков, городищ, был недоверчив и подозрителен. Такой же подозрительной была и его жена. Но толстяк Ядца, сластолюбец и обжора, обладал невероятной способностью влезать в души людей, располагать к себе самых недоверчивых. А остальное – выкрасть из архивов бесценные бумаги археолога – было для него пустяшным занятием. К тому времени интерес государственных чиновников к Игнатию Стеллецкому был утрачен. Человек, не испугавшийся когда-то писать письма самому Великому Сталину о необходимости продолжения поисков знаменитой библиотеки Ивана Грозного, сокровищ древних московских государей в подземельях столичного Кремля, для них уже ничего не значил! Собранные им в многочисленных экспедициях и раскопках древнейших городищ, крепостей и подземелий экспонаты, составленные планы, описания тайников никем не охранялись и никому не были нужны.
Когда