Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года. Коллектив авторов

экономики подчинен «дворцовому» (или институциональному) сектору, в котором преобладают крупные храмовые и дворцовые хозяйства. Здесь производители находятся в подневольном положении по отношению к собственникам средств производства (особенно земли); внутри институционального хозяйства имеется специализация труда и перераспределение товаров. Основой этого сектора экономики является город, т. е. он тесно связан с процессом урбанизации. Институциональный сектор в своем выживании зависит от (сезонного) труда и излишка, производимого в «домашнем» секторе экономики. Начиная особенно со II тысячелетия и далее, этот излишек централизованно собирается посредством системы сбора дани (см.: Liverani 2011: 52–53; Renger 2002, 2003, 2004; а также, например, Van de Mieroop 1999: 113-14; его подход освещен в Graslin-Thome 2009: 116–118).

      Существование других режимов производства допускается сторонниками этой модели. Имеется общее соглашение о том, что во все периоды истории Месопотамии с конца IV тысячелетия до н. э. и далее (Powell 1994) частная собственность на землю (хотя и не обязательно на пахотную землю) признавалась и защищалась законом. Однако существует значительное диахроническое расхождение – и столь же значительное расхождение во взглядах между учеными – в том, какой вес следует присваивать этой и другим основанным на экономических стратегиях натурального хозяйства в сравнении с двумя секторами экономики, институциональным и (основанным на деревне) домашним (и общинным), взаимодействие между которыми служит фундаментом для основополагающей модели месопотамской экономики. Сложные системы бюрократически управляемого перераспределения в рамках крупных институциональных хозяйств, безусловно, имели огромное значение в III тысячелетии. Согласно одним ученым, по сути, все население южной Месопотамии было объединено в такие хозяйства, хотя в более поздние периоды в жизни огромного большинства населения преобладало натуральное производство на мелких участках[5]. Другие не спешат присоединяться к столь широким обобщениям (напр., Liverani 2011: 43; Van de Mieroop 1999: 115) или подчеркивают существование «частного» сектора экономики наряду с «институциональным сектором» также в III тысячелетии до н. э. (напр., Garfinkle 2012: 27), но соглашаются с тем, что на протяжении всех трех тысячелетий письменной древней истории Ближнего Востока преобладание натурального производства и «дворцового» сектора экономики оставило в лучшем случае ограниченное поле для экономических феноменов, которые могут быть классифицированы как «капиталистические» в том смысле, что они зависят – как было определено во введении к настоящему тому – от поддерживаемого государством взаимодействия права частной собственности, контрактных отношений и рынков, управляемых предложением и спросом.

      Эта «двухсекторная» парадигма месопотамской экономики была разработана преимущественно на основе данных III тысячелетия до н. э. и лучше всего согласуется с этими данными. Значимость этой модели для более поздних периодов вызывает вопросы – и эти вопросы ставятся. В то время как продолжительное существование