– Хорошее дело, – неожиданно вмешался в разговор Хабар. – Я бы подумал, архиепископ Нифонт. Вряд ли Господа будет возражать.
– Тебе и без того есть о чем подумать, боярин Яромир, – насупил брови хозяин, отчего его худое лицо стало почти злым. – Сына сбереги от дьявольских наущений, а дела церковные позволь решать нам. Мы подумаем над предложением тамплиеров, рыцарь Филипп. Возможно, нам придется испрашивать благословения у патриарха Константинопольского, дабы не навлечь на свои головы новых бед. Такие дела не делаются в один день.
– Тамплиеры не ждут от тебя немедленного ответа, святой отец, – склонил голову Лузарш, – они понимают, что принятие решения может затянуться, тем не менее, сенешаль де Бове от имени ордена гарантирует защиту паломникам из Руси и заверяет тебя в глубочайшем почтении.
Архиепископ широким жестом благословил гостя из далекой земли, после чего Лузаршу осталось только откланяться. Впрочем, уже находясь за дверью, он услышал продолжение разговора между архиепископом и Хабаром.
– И не проси меня о снисхождении, боярин Яромир. Твой сын грешник, преступивший законы божьи и человечьи. И получить отпущение он может, только преклонив колени пред гробом Спасителя. Иное уже не в моей власти.
Хабар догнал Филиппа уже на выходе из патриарших палат. Боярина буквально распирало от гнева. Благородный Яромир нисколько не сомневался, что против него составлен заговор, вдохновителем которого был не только тысяцкий Мстислав, но и архиепископ Нифонт.
– А на меня он произвел очень благоприятное впечатление, – попробовал возразить боярину Филипп.
– Впечатление, – скривил губы Хабар. – Хитрый грек. С новым митрополитом Климентом Смолятичем он на ножах. Зато к Долгорукому благоволит, чтоб тому пусто было. Хотя у князя Суздальского в Новгороде врагов поболее, чем друзей.
– Почему? – удивился Лузарш.
– Охоч больно до чужого добра, – хмыкнул боярин. – Пря у нас недавно с ним вышла. До драки дело дошло. Так что ты о своей поездке в Суздаль не слишком распространяйся, рыцарь Филипп, а то до Ильменского озера не доберешься. Эх, маху я дал в свое время. Поссорился из-за куска земли с игуменом Юрьевского монастыря, а теперь мне этот лай выходит боком.
– Сколько лет твоему сыну? – спросил Филипп, садясь на коня.
– В прошлом месяце минуло двадцать. Вырос в добрую орясину, а ума не набрался. Кабы их у меня было семеро по лавкам, я бы смолчал. Единственный он у меня, рыцарь. Еще две девки на выданье, да какой с них толк. Сгинет Олекса в чужой земле и кончится род Хабаров на Новгородчине. А мы здесь еще до Рюрика жили. Вот тогда все мои вотчины, все нажитки монастырям отойдут, более принять их некому.
– Не оплакивай сына раньше времени, боярин, – утешил Хабара Филипп. – Я в тех землях родился и живой, как видишь. Слышал я, что боярин Глеб в Иерусалим собирается, Гробу Господню поклонится, вот с ним