Кувшинчик с дубовой сукровицей переходит от работника к хозяину.
– О! – восклицает Хаим, заглядывая в горлышко и осторожно взвешивая сосуд на ладони. Он доволен. Работник попался проворный. Вон сколько сразу принёс. За полдня, считай, дневную меру нацедил.
Сара, радуясь удаче мужа, приглашает мужчин к столу. Хаим кивает. У него особые виды на нового работника, и он усаживает его рядом.
На столе свежая рыба, зелень, первые овощи. Варавва ест в охотку. Хозяин наливает светлого вина. Варавва мыкает, охотно принимает чашу, запрокидывая голову, пьёт. Глаза его масляно щурятся, а острый зрачок мимоходно касается полной груди хозяйки – он видел её соски, когда та, наклонясь, мыла мужу ноги; жадно отслеживает Юдифь.
Юдифь в нескольких шагах, на той стороне стола. Но ему кажется, что он чует её потаённый запах. Это запах моря, только тоньше. Это сладостный запах устрицы. Когда раковина, извлечённая со дна, уже обсохла и, ещё не раскрытая, покоится на твоей ладони. Когда ты обнажаешь нож и вводишь лезвие меж створок. Брызжет розовый сок. Створки медленно растворяются, открывая влажные перламутровые лепестки, и ты приникаешь к ним своим жадным языком.
О, этот сладкий дурманящий запах. Он не даёт Варавве покоя. Он чует его повсюду. Когда работает в роще и видит мелькнувшую на дворе голубую тунику, когда пьёт из Гефейского ручья, из которого Юдифь с матерью берут воду. Но особенно в доме, где, кажется, всё охвачено этим запахом. С трудом Варавва сдерживается, чтобы в первую же ночь не пуститься на её поиски.
Минует день, другой, третий. Наступает суббота. Правоверные иудеи, в том числе и немой работник, дважды за день идут в синагогу. В этот день Варавва умудряется остаться с Юдифью наедине. Это происходит между «минху» и «маарив», то есть дневной и вечерней молитвами. Встреча длится всего несколько мгновений – в любой момент на веранде может кто-нибудь появиться. Варавва молча загораживает Юдифи дорогу и так же молча надевает на её шейку белую камею. Это та самая вещица, которую Варавва отобрал у ромея. Нитка тонкая, она, верно, не толще, чем шрам на шее влюблённого юнца. Юдифь стоит в оцепенении, понурив глаза. Наконец Варавва открывает ей путь, и она без оглядки убегает.
Вечером Хаим приглашает нового работника в сад. Солнце катит по макушкам апельсиновых деревьев. Ещё светло.
Неподалеку от дома высится нечто вроде шатра. Это на веревках и шестах свисают полотна текстиля. Они сушатся после окраски и одновременно служат уютным навесом.
– Сюда, – поводит бородой хозяин. – Сюда, Иосиф.
В глубине навеса расстелен просторный бухарский ковёр. На нём пузатый майоликовый кувшин, блюдо козьего сыра, пшеничные лепёшки, свежая зелень, изюм. Все это причудливо золотят пятна солнца. Варавва входит под покров, опускается на колени. Здесь он это делает готовней, чем в синагоге.
Булькает