них кончился репчатый лук, и Пандора послала его к Медее, чтобы взять в долг… Когда он зашел в ее дверь, которая почти никогда не запиралась, то первым делом услышал стенания… крик души, однако, когда вышел на него, понял, что это не крик души, а вой грешного тела. Взмокший Олигарх сидел, прислонившись к стене (вернее, к подушке, служащей прокладкой между спиной Олигарха и стеной), а на нем прыгала совершенно обнаженная, с избыточными складками спина Медеи, которая наяривала и наяривала. И все делалось с таким энтузиазмом, с таким ожесточением, что у Дария от таких выплесков эмоций ожил Артефакт и он едва сдержался, чтобы не стать третьим. А какое было лицо у Олигарха! Ну прямо вылитый Прометей, распятый на скале. Глаза в экстазе закатились под ленинский лоб, рот искривлен чувственной судорогой, губы расквасились до раздавленной поутру гусеницы бабочки-однодневки, и через них источалась тонкая струйка сладострастия. Да и Медея была неповторима: она вся находилась в экстатическом движении, ее рот издавал такие артефактозахватывающие звуки, а ее правая, с резко выступающим вперед соском грудь, видимая Дарием под углом в семьдесят пять градусов, так колыхалась от движений вниз-вверх, вниз-вверх, что у него ум зашел за разум. Он замер на пороге, позабыв и про репчатый лук, и про дорогу, ведущую к дому… И если бы Медея в какую-то секунду не выплеснулась, а сделала она это совершенно внезапно, упав грудью на Олигарха и при этом воя дикой волчицей и хватая пальцами и ртом воздух, то неизвестно, как бы сложился тот день Дария и всех присутствующих в помещении лиц.
Вернувшись к себе, Дарий соврал Пандоре, сказав, что Медея, видимо, напилась и спит непробудным сном. Но когда через минут двадцать в окне показалась фигура выходящего от Медеи Олигарха, Пандора испытующе, с молчаливым вопросом в глазах взглянула на Дария, отчего у того зарделись уши…
«То же самое произойдет и сегодня, – подумал Дарий и даже взглянул на часы. – Жаль, нет счетчика Рихтера, можно было бы с точностью до секунды определить начало Акта».
Зайдя в дом, он первым делом вымыл в уайт-спирите кисточки и завернул каждую из них в маленькие газетные кулечки, чтобы не высохли и не потеряли форму, затем отправился на кухню. Приготовить обед для него не проблема: раскалив сковородку, он кинул на нее несколько ломтиков филе и посыпал приправой. Затем, оставив мясо дожариваться, занялся нарезкой салата. Это у него получается неплохо, поскольку нарезал овощи не мелко, не крупно, а именно такими дольками, какие лучше всего усваиваются языком и небом, а, попав в желудок, легко перевариваются. После приготовления обеда занялся медицинским обследованием. Осмотрев со всех сторон Артефакт, немного утешился: и синевы стало поменьше, а местами она превратилась в желтые разводы, что происходит всегда со старыми, иссякающими синяками. Опухоль почти исчезла, и хотя внешне он еще не принял своих прежних форм, однако никаких болевых ощущений уже не испытывал. Кривизну же проверить не смог, ибо геометрическая аномалия проявлялась
