Угроза была нешуточная.
Я этого никак не могу усвоить. У нас ведь такое невозможно. Не потому что нет завидущих глаз, просто если ты чем-то всерьез владеешь, никто и никак указывать тебе ни на что не имеет права. Даже если он президент, или премьер, или генерал какой-нибудь со своей армией. Плати налоги, и больше ровным счетом ничего!
Это все потому, что отнять доллар у нищего можно безболезненно для себя, а миллиард у богача – очень и очень опасно и, главное, неразумно. Ведь доллар нищего ни с каким другим долларом не связан, а миллиард богача так плотно связан с миллиардами других богачей, что эта акция может очень дорого стоить всем – даже тем нищим, у которых пока не отняли их единственный доллар.
Но это тоже система. Или она есть, или ее нет. У нас есть. А у них нет. Потому что, как я уже сказал, у них власть делает деньги, а у нас наоборот. Вроде бы так…
Я не стал говорить все это Ивану, потому что я для него был как та Мадлен, как проститутка, которая не должна иметь ничего, кроме ушей. От Мадлен ведь тот французский военный моряк тоже ничего больше не требовал, а когда она попыталась проявить инициативу, получила в ухо. Хорошо хоть, не оглохла на всю жизнь.
Европа и мир тогда сотрясались первой волной кризиса. У нас это умники называли рецессией. Повсюду было заморожено строительство, падали акции, дешевела недвижимость, нефть, то тут, то там возникали маленькие и большие войны, хватали каких-то диктаторов, судили, убивали, росла цена на золото, на камни. С металлами опять же начались проблемы. Так что Ивану Голышу торчать теперь в Париже и забавляться с хитрюгой подружкой и с ее пройдошными адвокатами было уже совсем ни к чему. Тут Надя, как всегда, оказалась права.
Словом, Иван вернулся домой окончательно. И стал, с легкой руки Нади и того ее приятеля, который долго лобызал главную политическую ручку страны, заметным конкурентом решительного и смелого обладателя той ручки. Многих это испугало, а многих, наоборот, обнадежило.
Но вот ведь странность для меня: у Ивана сразу поправились все дела в бизнесе. Надежда его всюду выступала, расклеивались его портреты, распускались, порой очень забавные, сплетни, вспыхивали разные скандальчики, по большей части, правда, мелкие, а дела ведь все равно шли в гору. Он продал бывшему партнеру часть их общего большого бизнеса, из-за которого они последние несколько лет здорово ссорились, зато прикупил что-то важное и крепкое.
Он мне, конечно, все рассказывал урывками. Больше замалчивал. Но я тут повидал стольких молчунов и таких уникальных личностей, что Иван Голыш мог бы вообще молчать – мне и этого хватило бы, чтобы многое понять и оценить.
Я вот помню, как тот мой, позже пристреленный, шеф однажды договорился со своим приятелем и партнером, что они разыграют у всех на виду комедию – якобы они теперь враги, делят бизнес, угрожают друг другу и тому подобное. А все для того, чтобы выиграть время и успокоить настоящих врагов. Те, конечно, заглотили наживку и