Моя мать ввела обычай ежегодно дарить детям наших рабочих по готовому теплому платью, а бабам головные платки. Шили мы эти платья девочкам и рубашки мальчикам всем домом: и мама, и гувернантки, и гостящие у нас друзья и дети, и горничные – и то еле поспевали, так как нужно было их заготовить для сорока семей.
К назначенному дню (всегда теплому и солнечному, а то праздник переносился) все было готово, и я весело с м-ль Сандо и Елизаветой Бенедиктовной убирала в большие бельевые корзины груды платьев и платков, связанных пакетиками по семьям.
Другие такие же корзины наполнялись пряниками, орехами, яблоками и сластями, а третьи табаком, папиросами и фуражками для мужчин.
Все это Казимир с Ильей несли на двор за флигелем, куда уже накануне мы с папа ходили смотреть, как столяр Володко ставит большие деревянные столы.
Теперь экономка с двумя своими помощницами уставляет их пирогами, а под надзором Штраухмана рабочие выкатывают бочку пива и выносят жбаны с водкой.
Посреди двора стоит высокий столб, и утром папа с Штраухманом проверяют, крепок ли он.
Уже целую неделю до праздника Казюк, запевало во время именинных поздравлений, упражняется на этом столбе, и ему же поручается привесить на приделанные к самой его верхушке перекладины четыре фуражки.
Часа в три мы всем домом отправлялись к флигелю, и праздник начинался. Сначала шла раздача подарков, и тут вечно являлись какие-то совсем чужие бабы из далеких деревень, которые на вопрос, что им надо, простодушно отвечали:
– Мы слыхали, что здесь подарки раздаются, вот и пришли.
Для таких незванных гостей у мама всегда бывали запасные платки.
После раздачи подарков начинались состязания мужчин на призы. Первым, конечно, лихо влезал на столб Казюк, садился верхом на перекладину и, размахивая выигранной фуражкой, во всю глотку кричал: «Ку-ку-ре-ку». Бегали наперегонки, прыгали в мешках и получали из рук моих родителей, смотря по заслугам, кто шапку, кто табак, кто папиросы.
Когда эта часть праздника кончалась, игравший всякие марши оркестр переходил на танцы, и скоро весь двор наполнялся веселыми пляшущими парами, между которыми сновали ребятишки в только что полученных новых костюмах. Тут папа говорил:
– Ну уйдем, а то мы их стесняем.
Дома я с завистью слушала музыку и громкий хохот веселящихся.
Мой отец говорил:
– Если бы ты была мальчиком, тебе можно было бы повеселиться с ними, мы с братьями всегда танцевали на таких праздниках, но девочке это не годится.
Часов в одиннадцать посылался Казимир сказать, что пора кончать, и узнать, все ли благополучно и нет ли пьяных. И из году в год Казимир, вернувшись, докладывал:
– Все хорошо, Петр Аркадьевич, сейчас разойдутся, уже Оттона Германовича качают.
Почти всех этих рабочих я знала с детства и многих из них нашла в Колноберже уже стариками, когда была там в 1920