Где-то вдалеке я едва слышал, как менялись песни с Честера Беннингтона на Нирвану, затем какой-то легкий фонк, Мэрилин Мэнсон, Корн, Майкл Киванука, Earth Wind and Fire: вся эта музыка просто напоминала мне о том, что где-то на Земле сейчас время течет дальше, пока я отделен от своего существования, и мне даже неинтересно что творится там внизу, как Украина играет на Чемпионате Европы в футбол, как кто-то упахивается ради денег, как всё дешевое кагало наших писателей рвет и мечет, чтобы написать очередную заблудшую под кожу большинства чушь, пока я творю свою красивую неповторимую жизнь, насыщенную яркими красками, где я есть одна из причин быть счастливым уже здесь и сейчас.
– Готово! Ты истинный Бог Солнца! – сказал она, увлеченно рассматривая свое творение на мне.
Я едва не привстал от этих слов. Когда обычный человек для кого-то становится богом, сразу возникает чувство горечи. Она теряет голову, и мне еще проще уничтожить ее, чего я никогда не имел на душе и в уме. Я теперь смотрел на нее, как на хрустальный идол, отражающий идею любви, воссозданную из пепла сгоревшего феникса, среди кучи безжизненных тел…
Мы постарались отпечатать ее картину на ватмане, но краски быстро засыхали на мне, отчего часть краски осталась на ватмане вместе с моими волосами с груди. Было неприятно, но по особому неприятно, что я не обратил на это внимания с оттенком неприятия. Затем я приступил к ее телу. Посадив к себе спиной, я начал рисовать какую-то планету, которая легче всего выходила из моего пустого в тот момент воображения. Это была какая-то сине-зелено-желтая планета с фиолетовыми очертаниями и красным диагональным кольцом. Я бросил кисть и начал выдавливать акриловые краски на палитру, смешивая их руками, и перенося на ее тело в виде следов от когтей мифического тигра или дракона. Она и вправду походила на какую-то индийскую богиню, которая прибыла с другой цивилизации, покрытая по всему телу письменами мудрости и знаний для передачи их нам, обычным смертным, которым бы просто жрать и размножаться, а не вот это все…
Мы начали быстрее переносить наши задумки с тела на ватман. Картина начала принимать очертания полной бездарности наших талантов и отсутствия какого-то здравого смысла, да и больного тоже в принципе. Но это было что-то хотя бы для нас. Затем я вновь окунул свою руку в палитру красок уже непонятного цвета. Моя рука блестела невиданным сиянием красок и блеска, переливающегося под лучами дневного солнца. Мне захотелось измазать ее ладони, чтобы мы оставили отпечатки наших и без того совсем не ровных рук. И тут я едва не кончил на тот же ватман, неподалеку от остановки ее флюидов по дороге к удовольствию от процесса. Пока я тер наши ладони, я ощутил что-то особенное. Мне тяжело передать эти ощущения, но они схожи с тем, что мы чувствуем в детстве, когда пробуем что-то новое и неизвестное для нас, или в подростковом возрасте у меня были похожие ощущения, когда я впервые принес удовольствие девушке