Спать не хотелось. Мысли бежали, перебирая былое, – давнее и ближнее, – карабкаясь вверх, пытаясь что-то увидеть-разглядеть там впереди. Но только что там разглядишь? Да и что там есть? Два месяца в стенах Сената… Всего два… Или уже? Или целая жизнь? Которая еще предстоит или уже прожита? Господи, как неуловимо время, как трудно его соотнести, соразмерить с ним же самим. Детство, юность, работа в колхозе, учеба в техникуме – их отсекла, оставила в прошлом армия. Каким же огромным это прошлое казалось прежде? Целая вечность! Не верилось, что ее однажды можно избыть. Но кончилось, как кончается все. Лишь пообвыкся он в зеленом мундире, помесил сапогами грязь на полигонах, и тут же все прошлое превратилось в краткий листок воспоминаний – конспект его прежней жизни: родился… рос… окончил… получил… Многоточия, сокращения, неразборчивые строки… Неужели на это потрачено столько лет? А дальше? Кировский завод, Сибирь, Дальний Восток – неужто и это имело место? И все теперь – опять же, лишь краткий конспект пережитого? А два последних месяца в Сенате – это главное, что было, есть и будет – его настоящая жизнь? Довольно! Борис Глебович запряг разбегающиеся мысли – эх вы, кони, мои кони! – и двинул их туда, к истокам Сената. Два месяца…
* * *
Если точнее, то все началось ровно два месяца и восемь дней тому назад. Борис Глебович проснулся от грохота за стеной. За несколько мгновений до пробуждения, ему привиделось, что он опять на затерянной в Сибирских просторах стройплощадке. Брезентовая роба – его вторая кожа – заляпана раствором, зеленая каска обручем сжимает голову, а уши заложены от чудовищного грохота работающих копров. Сваи, как огромные железобетонные гвозди, протискиваются в грунт, словно пытаются спрятаться там от неумолимо настигающих их ударов молотов и вселенского грохота, который терзает и рвет барабанные перепонки. Терзает и рвет… Борис Глебович сел на постели и с ненавистью посмотрел на стену. Там, в соседней квартире, подросток по имени Валек испытывал акустические возможности неделю назад приобретенного музыкального центра. Терпения видеть его выключенным ему хватало лишь с одиннадцати вечера до восьми утра, в остальное же время, когда был дома, он врубал тяжелый – как он сам это называл – музон на всю… Да что там уши? Дрожали стены, с потолка сыпалась известка и кусочки штукатурки. И что делать? Просить, умолять? Просил… У огромного, как каменный истукан с острова Пасхи, Валькиного папаши. Но истукан – он и есть истукан: безстрастно показал на часы, мол, имеем право, не ночью, чай, гремим. Просил и самого Валька, тот же лишь ехидно усмехнулся да, повернувшись, похлопал себя по тощему заду. Будь его воля, выпорол бы паршивца! Тоже мне – младое племя! Борис Глебович звонил в милицию, но поддержки не нашел и там: что поделать – демократия…
Чувствуя себя разбитым, он поднялся, в раздражении отшвырнул ногой домашний тапок и побрел в ванную. После завтрака пошел выносить ведро и достал из почтового ящика безплатную рекламную газетенку «Рынок». Хотел, было, кинуть ее в угол, но отчего-то передумал, раскрыл и уселся в комнате за письменный стол, читать. И сразу, на первой полосе, увидел это самое объявление, набранное крупным жирным шрифтом:
Если вы немолоды и одиноки, если здоровье ваше оставляет желать лучшего, а средств на качественное лечение не хватает, если ваша скудная пенсия не способна обеспечить вам достойную жизнь, обращайтесь к нам!
И вы не будете более одиноки, стеснены в средствах. Лучшие медики обеспечат вам профессиональный уход и лечение, а ваш досуг будет интересен и разнообразен.
Приходите к нам, и все ваши невзгоды останутся в прошлом!
Благотворительный фонд «Счастливая старость» ждет вас!
Мы решим все ваши проблемы!
Звоните нам по телефону ….
«Ну, ну!», – пробурчал Борис Глебович и перешел к изучению следующих объявлений. Прочитал о самых дешевых телевизорах в торговой сети «Deceit» и подумал, что неплохо бы и ему заменить свой черно-белый «Рекорд», который давно лишь хрипел и гонял из угла