Прекрасное и безобразное, злое и доброе по-прежнему неразделимо слиты в человеке. Нет способа отделить одно от другого. Зло видоизменялось, приспосабливаясь к изменениям, которые происходили с человеком и обществом, но остались теми же его масштабы. Недоброжелательности в отношениях между людьми не стало меньше, а доброжелательности не стало больше. Человек не стал лучше, хотя цель христианства состояла в том, чтобы сделать его лучше.
Христианство делает вид, что не замечает своего поражения в борьбе со злым началом в человеке. Спиноза, первый глубокий критик Библии, так комментирует это поражение христианства:
«Я часто удивлялся, что люди, хвалящиеся исповеданием христианской религии, т. е. исповеданием любви, радости, мира, воздержанности и доверия ко всем, более чем несправедливо спорят между собою и ежедневно проявляют друг к другу самую ожесточённую ненависть; так что веру каждого легче познать по поступкам, чем по добродетелям. Давно уж ведь дело дошло до того, что почти всякого, кто бы он ни был – христианин, магометанин, еврей или язычник, – можно распознать только по внешнему виду и одеянию, или по тому, что он посещает тот или этот храм… Житейские же правила у всех одинаковы»[1].
Но если не удался христианский эксперимент по изменению человека и если сама церковь, изначально не отвечавшая своими практическими делами собственному идеалу не сделалась лучше, то в чём нужно видеть результат этого эксперимента? Тут, по-видимому, возможен такой ответ: в том, что в общем сознании в течение прошедших двадцати веков сложился и принял отчётливые формы вопрос «Возможен ли лучший человек?» Вопрос этот стал вновь актуален после провала коммунистического эксперимента, имевшего те же корни, что и христианский эксперимент, но иное содержание.
Всей своей историей христианство дало отрицательный ответ на этот вопрос. Подтвердилось то, в чём всегда были убеждены скептики: человек неизменяем. Коммунистический эксперимент добавил этому тезису убедительности. Человек в определённых пределах достаточно хорош и его не нужно делать лучше; а хуже он стать не сможет: прирождённая нравственность помешает ему стать хуже. Отдельные примеры злодеев и злодейских режимов не опровергают эту общую, подтверждённую всем ходом истории истину. Хуже может стать отдельный человек, но не человек как таковой. Но отдельный человек может стать и лучше: так складывается равновесие между добрыми и злыми делами отдельных людей и обеспечивается неизменяемость человека и человечества в целом. Для человека в том, что касается его природы, по-прежнему актуальна задача, поставленная перед ним Сократом: познай самого себя.
Христианство изначально исходило из того, что природа человека повреждена и нуждается в исцелении. Позже похожую ошибку совершит марксизм, объявивший устами Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, а дело заключается в том, чтобы изменить его»[2]. То есть призывалось к изменению того, что ещё не было объяснено и понято, а все такие попытки отодвигались на задний план как задача второстепенная перед задачей изменения мира. Маркс, обладая, несомненно, недюжинным интеллектом, порой допускал высказывания такого рода, которые заставляли усомниться в наличии у него способности к трезвому суждению вообще. В том, что мир необходимо изменить, христианство и марксизм единодушны, но осуществление этой задачи они понимали различно. Закономерен итог эксперимента, предпринятого обеими религиями – или обеими идеологиями – над не понятой ими и необъяснённой природой человека: были пролиты реки крови и значительно сократилось народонаселение в европейской и азиатской частях планеты, а также, по вине христианства, коренного населения в Южной Америке.
Но совершенно бесплодными усилия христианства по изменению человека не были: человеку была продемонстрирована иллюзорность многих его надежд и представлений в отношении самого себя, что заставляет по-новому, с более глубокой точки зрения посмотреть на вопрос, изменяема ли природа человека. Выводима лучшая порода быков или овец, выводимы породы животных с заданными качествами, и выводимы виды плодов и зерновых культур с заданными качествами, но невыводима порода человека с заданными качествами. Упрощённо говоря, христианство и коммунизм поставили себе целью вывести новую породу людей. Человеку были предложены новые ценности, но он не захотел принять их. В связи с этим возникает вопрос, органически вырастающий из двухтысячелетней практики христианства и семидесятилетней практики коммунизма: нужно ли изменять человека? Не важнее ли для него другое – постичь причины тех неудач, которыми сопровождались