Сверху она видела, как этот строгий военный ходил по дну канавы с землемерным циркулем и транспортиром. Ругался, заставлял исправлять огрехи. И сколько человек работает, тоже было видно сверху. Сотни людей, как муравьи, копошатся в гигантской канаве. Её дома не видно отсюда: до Александровки километра три, и то если напрямки, лесом.
Уже стемнело, когда разрешили всем подняться наверх, к кострам. Люба подошла к военному.
– Разрешите спросить, товарищ командир?
– Разрешаю, коли такая смелая.
– Я вот сверху видела, как вы угол меряете на глазок транспортиром маленьким. А можно ведь шаблоном. Быстрее во много раз будет…
– Каким таким шаблоном?
– Ну… Сколотить из досок или из фанеры щит, одна боковина под сорок пять градусов, другая – под шестьдесят. Укрепить его на двухколёсной оси, и лошадь его протянет по дну рва, сразу все погрешности срезая. А если где совсем уж не соблюдены размеры, возница лопатой сам всё исправит…
Военный долго смотрел на неё.
– Надо же! Такая худая, а умная!
– Если меня кормить, отъемся быстро! – почему-то ответила Любушка.
И засмеялась. Военный улыбнулся тоже. Как-то по-доброму, тепло.
– Как звать-то тебя? Любушкой? Красивое имя! Молодец, Любушка!
Следующие три дня Люба работала возчиком шаблона, потом стала официальным бригадиром, главной над тридцатью землекопами. А на четвёртый день прилетели немецкие самолёты.
Сначала все услышали жужжание моторов. Хоть и далеко ещё, но всем показалось, что это не наши, не по-нашему гудят – как-то зловеще, что ли. Потом увидели их, когда они стали собираться в стаи над городом, словно осы или птицы какие-то. И эти стаи кинулись клевать дома. Всё на горизонте задымило, заволокло облаками серой пыли. А тут же раскатами загрохотало, докатилось до них эхо взрывов.
Самолёты уходили к лесу, перестраивались. И там они тоже сбрасывали бомбы. Прямо на Александровку. Кто-то прибежал из знакомых:
– Люба, в ваш дом бомба попала! Беги скорей!
Она не помнит, как промчалась через лес эти три километра.
Вместо дома – огромная дымящаяся воронка. С одного края догорала баня, с другого – сарай. Всё в щепки, всё в саже, какие-то обгоревшие бумажки летают в воздухе, словно чёрные бабочки.
– Мать-то твоя с отчимом в город уехали с утра. Никого дома не было, считай, повезло, – нашёптывала соседка.
Приехали пожарные. Залили остатки сарая, дали подписать какие-то бумаги, уехали.
Отчим с матерью примчались, оба белые, как полотно. Отчим одной рукой пытался ковырять обгоревшим поленом чёрные клочья. Заначку свою, наверное, искал. Потом подошёл.
– Ладно, ништо… Компенсацию получим за дом – новый купим, сейчас задёшево вдовы отдают…
– Не будет компенсации, я уже документы подписала, всё в фонд обороны пойдёт, – по привычке,