– Значит, ты так… по-своему… Ладно. Давай по-другому. Я ведь тебя понимаю. Да. Ладно. Там, в бане, мы были неправы. Ошибка вышла. Кто знал, что ты такой вот… Кто знал? Кто знал и послал тебя? А? Кто знал? Тот знал, чем всё закончится. Меня выжить захотели. А ведь могло случиться и по-другому. Значит, не сказки, что про тебя там рассказывали. Ты же мог нас всех там положить. Бойцы – в тебя, ты их – в порошок, ну и меня заодно. Ну ты понял? Мы здесь ни при чём. Слушай, давай на мировую. Ты говори, что тебе надо. Мы весь район, область на уши поставим. Страну! А? Как?
– Ты должен извиниться.
– Да, я извиняюсь. Прости, друг, что так вышло. Я этих вещей-то не знаю. Мы ж все атеистами воспитывались. Мало просвещён. Дай время, исправимся. Давай, говори, что, как. Сделаю, что могу.
– Жить по-человечески, по-правильному, как в Библии.
– По… по… человечески? Да уж пробовали! По-человечески… И церкви ставили и ставим, скоро свободного места не останется – церкви, мечети, синагоги… Ничего ж не меняется. Люди как были скотами, так ими и остались. Им – что икона, что знамя красное – один хрен. Ты пойми, ты сам-то – кто? Кто ты? Святой? Тебя не существует, ты из тех, из дохристианских, из былин языческих. Ты нашего мира не знаешь. У кого ты учился, у попа? А он кем был, поп твой, до перестройки? Небось, партбилет в кармане носил, а сейчас крест нацепил. Хочешь людям помогать, давай. Я тебе могу такое устроить, ты для своих там в селе… Тебя на божничку вознесут… Не буду я это село трогать. Пропади оно пропадом. Оставлю тебе. Ну что, по рукам?
– Я с тобой буду. Где ты, там и я. Мы закон Божий нести будем людям. Закон правды.
– Со мной? Со мной? Ты в своем уме? Как? Какой закон? Его нет нигде. Нигде. Ни в столице, ни в Думе, ни в правительстве, ни в церкви, ни в целом в мире… Нет! Ты понял – нет! А будешь мешаться, путаться под ногами, так на тебя весь наш синод натравят, а надо будет, и люцифера наймут. Ад поднимут. С кем угодно договор подпишут. Подпишут! Кровью!
– Я ухожу. Завтра утром. Попробуем исправить.
– Завтра? Зачем завтра? Завтра мне никак нельзя. У меня губернатор и представитель из Москвы, из аппарата президента, в районе будут. Давай в другой раз начнём? В другой?
Но Слишкомжарко пропал. Когда ушёл? Вот только был, и не стало его.
– О боже, что будет завтра? Что будет? Или это сон?
VII
Утро. Лучше бы оно не наступало. Вечер – тупой, а утро ещё хуже. Какой дурак придумал это, что «утро вечера мудренее»? Поганее. Особенно, когда ночь почти не спал.
Анатолий Соболев был среднего роста, полноватый, даже слегка пухловатый, но без пуза. Крепкий мужик без седин и плеши. Нос слегка крючковат. Глаза большие карие. Взгляд одновременно наглый и в то же время преданный. Это – для начальства. Для подчинённых – всегда гроза. Но ничего приметного, запоминающегося. Чиновник. Русский чиновник. Классический. Обычно он всегда