Лекарство от верности. Галия Мавлютова

плыли огромные льдины, почти айсберги. Константин тоже промолчал. Он подвез меня до Большого проспекта и притормозил, не доезжая до моего дома. Я не хотела, чтобы нас увидел Вовка. Но он все знал о наших свиданиях, он будто чувствовал запах волн, аромат северного ветра, пропитавшего волосы, ощущал мои вибрирующие эмоции. Когда я возвращалась домой затемно, Вовка уже ждал меня. Лишь только заканчивались уроки, он сразу мчался ко мне, он умудрялся заскочить во время перерывов между спортивными занятиями. Благодаря его опеке у меня всегда были свежие продукты. Только цветов почему-то не было. Вовка начал дарить цветы после сорока, зато систематически. Наверное, чрезмерная забота избаловала меня, я привыкла к Вовкиным подношениям, принимая его дары, как пожизненную дань вечного раба. В моей голове уже брезжили смутные желания. Смятенные помыслы. Я любила обоих – Константина и Вовку. И не могла жить без них. Ни за что в жизни не смогла бы выбрать кого-то одного. Костя был для меня рыцарем, вожделенным мужчиной, а Вовка оставался просто мужем. Он стал моим родственником и был им всегда. И я любила его, как солнце, как чистый воздух после дождя. Константина я тоже любила. Любила, как северный обжигающий ветер, как палящий озноб.

      Весь десятый класс я прожила в любовном дурмане, нервная горячка едва не погубила меня. Несколько раз я болела, превозмогая жестокую простуду – сказывались неосторожные прогулки по невским набережным. Вовка усердно менял на лбу мокрые полотенца, едко пахнущие уксусной кислотой. Когда я выздоравливала, прогулки с Константином возобновлялись. Мы уже не могли обходиться без них.

      Константин учился на втором курсе филологического факультета университета, вошел в какой-то секретный кружок, кто-то снабжал его запрещенной литературой. Моя любовная горячка подпитывалась страхом и жгучим интересом. А Вовка тем временем страдал. Страдал глубоко, с надрывом, но не упрекая меня. Вовка ждал, когда горячка перегорит и выплеснется из меня. Я любила и была счастлива, но мое счастье слегка горчило, внутри меня прочно поселилось сиротство. Оно взывало к жалости, вызывало частые приступы меланхолии. Говорят, что горе со временем проходит, дескать, тлен лет оседает на нем, посыпает пеплом, трухой и песком. Но это неправда. Горе становится частью организма. Человек не может существовать в чистом виде. Он собирает в себя образы людей, встретившихся на его пути, чувства и эмоции, пережитые в течение всей жизни. Собирает в себе остатки чувств и переживаний.

      Уныние не мешало мне любить и радоваться, мое сердце бурно билось, едва я наталкивалась взглядом на Вовкину фигуру, застывшую у моего парадного. И все чувства вскипали, когда я видела бежевый бок «Жигулей», радостно пыхтевших у въезда в школьный двор. Прикосновения обоих одинаково будоражили меня. И Константин, и Вовка притрагивались ко мне бережно, еле ощутимо, будто боялись поранить. Я помню их неуловимые прикосновения, будто я была хрупким драгоценным сосудом. Помню жесты, приветливые лица, блестящие от счастья глаза.

      Надежда