Николай Петрович почувствовал себя несчастным. Он тоскливо посмотрел вслед удаляющимся друзьям. «Опереточная ситуация, кошмар просто», – подумал он, высвобождая руку из объятий Соломатиной. Она же, зациклившись на своем, продолжала:
– Каржавин, не беспокойтесь, мы с Мальчиком в гражданском браке живем, без штампа в паспорте. С этой стороны проблем не будет, я просто предложу ему переехать к матери. А вы сможете переехать ко мне. Клянусь, я буду любить вас, буду за вами ухаживать, создам такие условия, что вы никогда не пожалеете об этом…
Молодой месяц опять спрятался в тучку, словно кутаясь от холода в белую и мягкую вату. Из тучки повалили снежинки, холодные и безучастные. Они мелькали, как маленькие белые бабочки, танцевали какой-то таинственный танец и устав, оседали на шапках и плечах людей…
«Это уже не эмоции, это диагноз» – испугался Каржавин, холодея от будущего, которое бесцеремонно стучалось к нему. Ему было жаль эту, тронувшуюся умом от неожиданной любви, женщину. Последний каприз бывает самым странным и необъяснимым. Что-то глубоко законсервированное с самых юных лет встрепенулось в уставшей душе не очень-то счастливой и, в общем-то, не очень толковой Прасковьи Петровны. Встрепенулось и заставило ее делать глупости. Любовная вспышка факелом осветила унылую, полную каких-то никчемных и суетных дел, жизнь. Прошлое показалось ей бесплодным, скучным, обидным. Обидным, потому, что долгие годы в сердце была пустота. И вот сейчас, когда она поняла, ради чего стоит жить, она всю свою энергию направила на достижение этой цели. Кто при этом будет ушиблен, растоптан, раздавлен – ее совсем не волновало. Одержимость, с которой она была готова выгнать из дома опостылевшего больного мужа, поразила Каржавина. Он вспомнил свою жену, уехавшую в командировку, и подумал: а могла бы она вот так же потерять голову, и с легкостью, как какую-то старую ненужную вещь, бросить его? Если еще вчера ему казалось, что с верностью жены все в порядке, ведь не зря же она его так стережет, то теперь он не был уверен в этом.
– Давайте отложим наш разговор на более подходящее время, – сказал он Соломатиной, – вы замерзли, вам срочно нужно согреться. Боюсь, что простудитесь. Пойдемте, я провожу вас….
Он взял покорную, притихшую Соломатину под руку и повел прочь от подъезда Аллы Сергеевны. Соломатина съежилась от холода и почти повисла своим грузным телом на руке Николая Петровича. Видимо, у нее уже не было сил разговаривать, она лишь время от времени умоляюще и жалко поглядывала на своего спутника, ожидая, что он прижмет ее руку к себе, или хоть каким-то образом даст понять, что она не безразлична ему. Но Каржавин никакой такой прыти не проявлял, а шел, мечтая только об одном – скорей сдать «в бюро находок» потерявшуюся особу. У дверей ее дома они остановились. Соломатина, все так же цеплялась за него, боясь отпустить. Наконец она разжала губы:
– Скажите, что, что мне делать?
– Что я вам скажу? Мне очень жаль…
– Как мне жить дальше? Я без вас не могу…
– Мы