От детской радости тепло растекалось по всему телу, не оставляя шансов морозному воздуху испугать меня холодными уколами. Люди с лыжами или досками для катания по снегу суетились вокруг меня. В воздухе стоял аромат корицы и горячего хлеба. Я не двигался, боясь разрушить торжество магического мгновения.
Мне доводилось путешествовать и раньше, бывать в разных местах, поэтому я знал, что стоит привыкнуть к окружающей действительности, принять величественные пейзажи за данность, как красота приедается и становится обыденностью. Я откладывал встречу с этой обыденностью как мог, но и стоять весь день, подобно снеговику, тоже не собирался.
Горы безмолвно приглашали к себе, и я не имел права игнорировать их зов. Очнувшись от единения со временем, ощутив текучесть жизни и ее цикличность, я отпустил философские настроения и решил заняться тем, ради чего приехал в эти края. Я выдернул свой сноуборд из сугроба и взял путь к канатной дороге.
Эрика
Сноуборд больше не пылился за шкафом в комнате. Он уже второй день радовал меня скоростными спусками. Новая доска была куда круче предыдущей – быстрее и маневреннее. Спасибо Васе. Это он сделал такой классный подарок на мое двадцатидвухлетие. Я знаю, что доска досталась ему нелегко: студенты не так богаты и, чтобы купить этот сноуборд, Васе пришлось повкалывать. Но он все же смог сделать меня счастливой! Жалко, что у Васи не вышло поехать с нами, – сейчас я бы его зацеловала и заобнимала до хруста в спине. Так я была рада. И этой радостью делилась с Иркой и ее бойфрендом Сашей, которых уговорила поехать со мной в Карачаево-Черкесию. Для них это не составило труда, ведь у Сашки состоятельные родители и он может позволить себе ездить куда захочет хоть каждый день. Он даже не взял с меня денег за бензин и угощал обедами. Сашка и Ирка такие классные. Мне так приятно быть с ними. Кому-то не везет с друзьями, а мне повезло. Они вон какие у меня – счастливые.
Мы постоянно смеемся, много шутим и обсуждаем услышанное на канатке. В кабинку помещается до десяти человек, и мы любим сидеть молча, делая вид, что незнакомы друг с другом, и прислушиваться к разговорам попутчиков. Сашка такой выдумщик. Он иногда досочиняет продолжение чужих рассказов и диалогов. От его историй мы смеемся до слез, даже, бывает, живот от смеха сводит.
Меня больше всего умиляет общение родителей с детьми. Дети задают такие сложные вопросы, что мамам и папам нужно попотеть, чтобы дать хоть какой-то ответ. С учетом, что их услышат окружающие. Дети беззаботные и милые. Они еще не знают, что родители могут ошибаться и что их ответы не всегда верные. Когда дети вырастут, наверняка будут защищать слова, услышанные сейчас. Для них родители – единственный источник правды во всем мире. И как видят этот мир родители, так, скорее всего, будут видеть его и дети.
Хотя Саша и Ира лыжники, мы стараемся спускаться на одной скорости. Часто фоткаемся. Ирка делает классные снимки. Мы обсуждаем, как катаются другие. Шутим над новичками. Конечно, мы не со зла, но, если кто-то катится кубарем с горы, как тут не посмеяться? Можно назвать это горной дедовщиной. Мы, как старички на опыте, расправляем плечи и проносимся на бешеной скорости мимо очередного сноубордиста на заднем канте. Чувствуешь такой прилив сил и вдохновения, что это становится чуть ли не основной причиной приехать сюда вновь. Люблю утирать нос чайникам. Не со зла – ради фана.
Дмитрий
Красные кабинки курсировали туда-сюда, забирая любителей снежных спусков у подножия горы и переправляя их на самую макушку. В очереди толпилось много людей. Их одежда пестрела яркими цветами, а за масками не было видно лиц. Я чувствовал себя ленивым жуком в разноцветном муравейнике. Мне еще не удалось адаптироваться к местному ритму, поэтому я был медлителен. Все суетились, а я, разинув рот, смотрел по сторонам. На удивление, очередь двигалась быстро. Кабинки проглатывали по десять человек за раз и устремлялись вверх.
Живая масса людей почти на руках занесла меня внутрь подъехавшего вагончика. Я не успел опомниться, как уже сидел посреди незнакомцев, сквозь поцарапанное стекло кабины любуясь открывающимся видом. Пассажиры сохраняли гробовое молчание, словно наверху их ждало не развлечение, а военные действия. Лица спутников были угрюмые. Каждый был в своем мире, в своей кабинке.
Чем выше мы поднимались, тем меньше звуков можно было различить. Редкие движения нарушали вальс тишины. Пассажиры смотрели в разные точки: кто-то в окно, кто-то в пол, кто-то на куртку соседа, а кто-то куда-то вдаль. Но никто никому не смотрел в глаза. Каждый прятал свой взгляд, как провинившийся ребенок.
Люди были погружены в свои рассуждения. Казалось, что если сильно постараться, то услышишь обрывки их мыслей. В окружающем безмолвии прятались сотни голосов. Под защитными шлемами гудел конвейер идей. Внутри каждого чувствовалась активная полемика. Это читалось по лицам. У кого-то разговор внутри звучал громче, а у кого-то тише. У одного звучал монолог, а у другого – десятки разных голосов. Голоса родных, близких, голоса случайных прохожих или давних друзей царапали