Но то ненужная обувь, а тут живое существо.
Тарасов сел на корточки, поддёрнув на коленях брюки, и уставился на малыша. Щенок, толстобокий и неуклюжий, проковылял на кривых лапах к краю и, отчаянно метеля хвостом, начал карабкаться по стенке коробки навстречу Тарасовской физиономии. Он даже тональность визга сменил на радостную. Дотянуться до Рюрика ему не удалось, лапки подогнулись, и пушистый колобок плюхнулся на спину, продемонстрировав нежное розовое пузо. Второй заход на стенку коробки закончился умопомрачительным кульбитом, в результате которого щенок разлил оставленную ему воду и снова порадовал визитёра демонстрацией розового младенческого пуза.
Тарасов прыснул и мотнул головой.
Нельзя сказать, что он не любил животных. Нет, ну есть они и пусть себе живут. Даже в детстве Рюрик никогда не мечтал ни о собаке, ни о хомяке, ни о кошке. Животное – это ответственность. Так говорила мама. Ещё от них бывает аллергия, они болеют, их некому оставить в случае отъезда или болезни. В общем – сплошная лишняя суета. Рюрик мог потрепать по холке чужую собаку, приласкать соседского кота, изредка забредавшего на его балкон, но не более того. Вот и сейчас он лишь разглядывал найдёныша, не пытаясь погладить. Мало ли, а вдруг у него лишай или блохи. Надо, чтобы кто-нибудь его взял себе. А то ведь замёрзнет тут. Или с голоду помрёт. Или мальчишки обидят.
– Что вы там делаете? – каркнула сзади Мальвина Георгиевна, полуглухая пенсионерка с жиденькой кичкой на макушке. Полуглухая, поскольку слышала она лишь то, что желала слышать. На всё, что ей не нравилось, бабка реагировала дурашливым «ась?».
Впервые в жизни Рюрик был искренне рад Мальвине. Пенсионерка регулярно подкармливала окрестных кошек, выкладывая для них на пенопластовых подложках какие-то ошмётки и объедки прямо под окнами первых этажей. Соседи Мальвину за эти добрые дела люто ненавидели, так как кошки сбегались в невероятном количестве, орали по ночам и писали на газон, из-за чего перед окнами первых этажей постоянно витал мерзопакостный кошачий дух, а сам газон был усеян мусором, который четвероногие не съели. Бабка искренне недоумевала и сокрушалась по поводу жестокосердия некоторых моральных уродов. Ей-то было хорошо, у неё окна выходили на другую сторону, и жила