Через месяц в дом баронессы де Лонжер вновь явился Гуго. Передвигаться между городом и Нарбоннским замком стало крайне опасно, но Алиса де Монморанси, зная о терзаниях юной возлюбленной Габриэля, решила поддержать ее добрым словом.
– Что-нибудь известно? – Сабина ворвалась в гостиную и схватила юношу за плечи.
– Новостей нет, но госпожа просила передать, что в скором времени отправится в Париж и по дороге разузнает о судьбе раненых. Она обязательно вам напишет. – Юноша заметил, как в глазах осунувшейся девушки погасла вспыхнувшая было надежда, и ему захотелось ее подбодрить. – Все будет хорошо, я уверен. И вы верьте.
Сабина слабо улыбнулась. Она поняла: в томительной неизвестности пройдут месяцы. Поблагодарив пажа за храбрость и теплые слова, она попросила его сказать спасибо Алисе за заботу. Однако Гуго не передал ее слов: на подходе к замку шальная стрела пронзила его грудь.
Тоскливое ожидание оказалось лучше новости, которая пришла в их дом в середине зимы. В ожидании была надежда, теперь ее не стало. В обещанном письме Алиса коротко сообщила, что до аббатства близ Ле Пюи Габриэль не доехал. Его похоронили в какой-то крохотной обители.
Мир Сабины в одночасье рухнул, и вокруг нее образовалась пустота – мрачная, холодная, безжизненная. Не было даже слез: ошеломляющая боль выжгла все чувства разом, а обледенелая, подобно оконному стеклу, душа источала лишь тонкие ручейки влаги, которые мелкими каплями заполняли ужасную черную дыру внутри.
Друг за другом потекли безликие дни и месяцы.
В начале весны неугомонная Алиса де Монморанси привела с севера значительное подкрепление, состоящее в основном из фламандцев. Не надеясь на помощь Филиппа Августа, относившегося к альбигойской войне неблагосклонно, баронесса напрямую обратилась к своему отцу – коннетаблю Франции, и тот ей помог. Тулуза запаниковала. Однако в апреле прямо на глазах у осаждающих в город вошел Раймон-младший с небольшой, но хорошо обученной армией. Горожане высыпали на улицу, встречая доблестного наследника графства, и их ликующие крики были слышны в округе за много лье. Радостный колокольный перезвон весь день плыл по небу, а ночь утонула в веселых звуках песен, виол, заливистом смехе рожков и колокольчиков. Раздраженные северяне издали наблюдали за тем, как у костров пляшут молоденькие девушки.
При виде столь искреннего восторга воины де Монфора растерялись. Сам Симон впал в тоскливую апатию и, казалось, искал смерти. Однако порядок в его лагере, основанный на личной преданности воинов, не пошатнулся. Кровопролитная осада продолжалась. В начале лета построенная по приказу де Монфора гигантская катапульта на колесах, прозванная впоследствии Кошкой, стала стрелять по городским кварталам. Огромное