Но я был напуган и плохо спал, забросил читать Стивена Кинга, потому что его книги стали меня тревожить. У меня появилась привычка грызть ногти и нервно барабанить пальцами по колену.
– У тебя посттравматическое расстройство, – мягко сказал отец. – Твоя реакция на происходящее абсолютно нормальна, но это пройдет.
– Когда? – тихо спросил я, рассматривая пол.
Отец стал что-то объяснять, но я его не слушал – не мог разобрать слов.
– Не делай так, – он вдруг осторожно перехватил мою руку.
Большой палец больно пульсировал, потому что я расковырял заусенец до крови. Я бессильно покачал головой и не смог ничего ответить, потому что знал, что если открою рот, то непременно расплачусь. В тот момент внутри меня снова что-то сломалось, треснул последний рубеж, который удерживал меня от истерики.
Отец бережно притянул меня к себе, и я уткнулся лицом ему в грудь, всеми силами сдерживая слезы.
– Ничего, – сказал он, мягко ероша мои волосы, – это ничего.
И тогда я заплакал. Это были не громкие рыдания, а какое-то жалкое ребяческое хныканье. Я нервно хватал пересохшими губами воздух, дрожал и пытался забыть о происходящем.
В этот момент у отца зазвонил телефон, но он проигнорировал это. Тогда я выпрямился, потер лицо ладонями и хрипло шепнул:
– Ответь.
Не хватало еще, чтобы из-за меня у отца были проблемы с пациентами. Они часто звонили ему и негодовали, если он не брал трубку.
Отец внимательно посмотрел на меня, протянул руку к моему лицу и шершавыми пальцами собрал слезы с моих щек.
– О, – удивился он, взглянув на экран телефона, – это Андрей.
Я немного оживился. Редкие звонки дяди я всегда воспринимал с особой радостью. Тогда Андрею было двадцать пять – он только закончил медицинский и устроился на работу, поэтому был страшно занят.
Андрей был из тех людей, которые всегда находили повод чему-то порадоваться. Он улыбался, слегка прищуривая светло-зеленые глаза и жестикулировал, когда что-то рассказывал. В отличие от моей матери, Андрей ничего не понимал в искусстве, но хорошо разбирался в точных науках. В нем было что-то северное; он был чуть похож на Шелли13 и плохо говорил по-немецки, но мы с отцом все равно каким-то чудом его понимали.
– Zdravstvuj! – приветливо сказал отец, приложив трубку к уху.
– Включи громкую связь, – тихонько попросил я, – пожалуйста.
Отец согласился, нажал на кнопку и положил телефон себе на ладонь, чтобы нам было одинаково хорошо слышно.
На ломаном немецком Андрей поздоровался в ответ. По его голосу было слышно, что он улыбается.
– Как там ваши дела? – спросил он, а потом глубоко вдохнул и выдохнул.
Я решил, что он курит и мигом представил его на маленьком балкончике с серыми стенами.
– Ну, – отец поскреб