«Только бы выбраться… – крутились у Дина мысли. – Только бы дожить до завтра…»
А тот продолжал:
– Чем быстрее вылезешь, мясцо, тем скорее вернемся в деревню! Ты тратишь наше время…
Дин заслушался и проглядел охотника, показавшегося из-за угла. Он собрался уже покликать остальных, но тот вовремя заткнул рот, затащил в укрытие и, свирепо втиснув в стену, бесшумно переломил кадык локтем, будто ветку. Через полминуты – перекличка: не досчитались одного, запаниковали. Хлеще принялись прочесывать здание. Отзвуки скакали от стен, будоражили сумрак. Затем нож Дина нашел глотку еще одного, потом еще двоих, собирающихся взять того в кольцо. Потери росли.
Вожак, что недавно витийствовал и уверял Дина в тщетности сопротивления, теперь не на шутку перепугался за собственную шкуру, начал отзывать людей из бойни, в какую сам же их и заманил:
– Плевать на него! Пусть сгниет здесь! Уходим все! Добычи хватит! Живее!.. Уходим!..
Топот отдалялся, а с ним – густела темнота, обрастали мрачными красками голый пол и потолок. Зловеще глядели чернотой дверные проемы. Спустя минуту прорычали снегоходы. Погоня отстала.
Дин долго молчал, не мог унять дрожь. В душе – пожар, на сердце – хлад. Потом набожно перекрестился три раза, забив пальцами по лбу, груди, плечам, закрыл глаза и сказал себе, тьме, тиши:
– Живой… уцелел… – истомлено стукнулся затылком о стену, заходил грудью, жадно дыша, – все кончено…
Убитых обыскал, не нашел ничего. Забрал только теплые ботинки взамен прохудившимся. С час, наверное, бестолково блуждал по коридорам, как привидение. Наконец обнаружил выход. Вышел. В лицо дыхнуло по-зимнему, стало зябко. Опустошенный, жалкий, сломленный, Дин некоторое время простоял истуканом, потом плюхнулся в снег прямо перед дверью, сжался в комок, часто задышал, не моргая, уткнулся глазами в коленки. Внутренности грызла совесть, страхи, страдальческая печаль, случившееся и пережитое. Всего коробило, гнуло, рвало на куски.
– Прости меня, дружище, не уберег тебя… – всхлипнул, вложил лицо в ладони, горько заплакал. Своя незаслуженная жизнь как-то разом опостылела, от нее тошнило, воротило, несло смрадом и человеческой грязью. Плечи затряслись, ко рту полез вой, к голове – извечные вопросы: куда теперь идти? Что делать? Где искать убежище? Отвык решать их в одиночку без мудрых советов Саида, думать за себя, а не за двоих. А сегодня все перевернулось кверху дном, полетело в тартарары. – Если бы пошли косогорами… А теперь ты у них… – забил кулаками по вискам, ушам до звонка, затем с самобичеванием, в слезах: – Никого не могу уберечь… Всех теряю!.. Что же это за проклятие такое?..
Дневной свет алел, поднимался ветер. Издали доносились звериные склоки, скулеж, траурное карканье.
Четверг,