Не та жизнь. Иона Фридман

в 90-м, что советских людей нет и не было. И я даже, надо думать, начал выпускное сочинение, как было принято, чем-то не относящимся к делу, но патриотическим. Мое сочинение даже читали по радио! – может, и впрямь выйду в писатели? Я кончил школу с золотой медалью, она и посейчас блестит, вправду ли золотая? Скорее позолоченная, но качественно. Нас было таких в школе только двое, второй тоже еврей. Ради Бога, не примите меня за расиста, но что делать, если так оно и было? Евреев следовало дискриминировать, чтобы обеспечить равенство и справедливость. Серебряному досталась серебряная, не стоило ему трахаться с учительницей, если и впрямь трахался.

      5. Дылды

      Что дальше? Была проблема. Время преображалось слишком быстро, чтобы понять, на что можно надеяться, а на что нельзя. Я, конечно, хотел стать писателем, разумеется, знаменитым. Какие у меня на то были основания? Никаких, кроме как что учительнице литературы нравились мои сочинения. Но идея идти учиться в МГУ на какой-нибудь гуманитарный факультет была исключена: я полагал, что изучение гуманитарных наук в Советском Союзе – это логически противоречивое предложение, oxymoron. Я ошибался: по мере того, как время теплело, влага высокой культуры, скрытая в порах режима, стала просачиваться наружу. Но проблема была не в том: хоть уже не опасались, что космополитов повезут в Сибирь, было неясно, примут ли такого, как я, в МГУ. Золотая медаль не была гарантией, даже наоборот: вместо приемных экзаменов, меня ожидало собеседование, результат которого зависел бы от произвола того, кто эту «беседу» проводит. А ставки были велики: кто не проходит в вуз, проваливается на три года в армию.

      Надо было идти на физфак или мехмат, но у меня и на это особых оснований, кроме школьных пятерок, тоже не было, и проблема с собеседованием была та же. И отец меня направил по своей специальности, в институт Тонкой Химической Технологии, МИТХТ, где «собеседовать» со мной будет его друг. Я его буду этим несправедливо попрекать до конца его долгой жизни, но он будет реагировать спокойно: «ну и что, сидел бы ты сейчас в каком-нибудь ящике» (имеется в виду секретный исследовательский институт, не гроб). Я и сам знал, что сам виноват – или это и впрямь было к лучшему? Не всё ли равно писателю, в каком вузе учиться? В МИТХТ, как оказалось, и впрямь была свободная атмосфера, и кое-кто из нашего потока достиг успехов в профессиях далеких от химической технологии. И располагался МИТХТ, в уютном здании дореволюционных высших женских курсов, своем рядом с домом, минут в десяти-пятнадцати ходу по переулкам, где я (цитируя «колбасу») «в детстве пускал кораблики».

      И вот, я студент. Начались занятия. Курс английского разделили на две группы, тех, кто учил английский в школе, и тех, кто учил другие языки. Я должен был пойти в начинающий класс, но что-то мне там не понравилось, я вроде бы нагрубил преподавательнице, или ей так показалось, и она меня выгнала. Ну, я пошел в продолжающий класс, меня