Он отметил это и раздувался от гордости.
Ему было приятно видеть, как угождает ему гордая скифская царица, которая встретила его в совсем ином настроении. Это означало, что он не только переломил характер скифянки, но и сумел очаровать ее. Такое не могло не польстить самолюбию. Парменон не знал недостатка в успехе у женщин, однако еще никогда не доводилось ему обладать самой настоящей царицей, пусть даже варварской.
Они все тут были дикарями, которым еще только предстояло стать настоящими людьми. Несмотря на обилие золотых украшений, скифы не умели читать, ничего не смыслили в философии и были способны создавать лишь самые примитивные изображения зверей. Скифские статуи, расставленные на окрестных курганах, не могли вызвать у искушенного македонянина ничего, кроме ироничной усмешки. Эти горе-скульпторы понятия не имели о пропорциях человеческого тела. В Греции любой ребенок слепил бы фигурку лучше, чем те, которые рождались в грубых и неуклюжих пальцах дикарей.
Однажды все эти скифы, фракийцы и прочие недочеловеки будут стерты с лица земли, Парменон в этом не сомневался. Правда, не сейчас, когда они так сильны и воинственны. Но их время придет, и случится это очень скоро. Что будет со скифской царицей, когда Македония разорит ее поборами? Недовольные вожди захотят ее свергнуть, начнется междоусобица, и тогда македоняне быстро и легко заберут себе царство, рассыпающееся на куски. Именно по этой причине Александр, новый властитель Македонии, не стал уменьшать размер дани для преемницы Атея. У нее не было будущего. Год или два от силы – вот и все, что уготовано ей судьбой до того дня, когда она будет свергнута и растерзана собственными подданными.
Поймав взгляд Арпаты, Парменон широко улыбнулся. Хмель приятно будоражил кровь, но не туманил рассудок, ведь по обычаю предков посол не забывал разбавлять вино водой. То же самое проделывали его соратники, поэтому все пятеро выгодно отличались от перепившихся скифов.
– Царица, – молвил Парменон, продолжая улыбаться, – я благодарен тебе за столь обильное угощение, но мы так и не перешли к главному – к тому, зачем я прибыл сюда.
– А зачем ты прибыл? – спросила Арпата и как бы невзначай поправила груди, стесненные расшитой рубахой.
«Она готова отдаться мне, – понял Парменон. – Дура. Думает, что после этого получит какие-то уступки? Что ж, пусть думает, мне это на руку. Она хороша собой и, должно быть, неистова в любви, как дикая кошка. Но я сумею совладать с нею. Нет на свете той женщины, которую невозможно усмирить,