– Булач, родилась девочка, копия ты!
– Господи, она никогда не выйдет замуж! – Он считал себя некрасивым.
И хотя замуж я вышла, и даже 2 раза, комплекс того, что я некрасивая, сидит во мне всю жизнь. Это, видимо, тоже от папы.
Со своими детьми я была иной. Они у меня – золотые, сладкие, необыкновенные. Конечно, и нас раньше хвалили. Но скромно, мало, критиковали больше.
– Вот поэтому вы и выросли такими хорошими, – говорит мама. Часто можно было услышать такое:
– Алла, дети! Имадутдин, Наташа, Шуанет!
Сидя за своим столом, продолжая просматривать только что написанный текст, папа зовет нас как будто на пожар. Он делал так всегда… Совсем нетерпеливый. Он желал нашего мгновенного появления.
Зовет всех – значит, сейчас начнет читать. Мы собираемся на диване в его комнате. Мама взглядом напоминает, как мы должны себя вести, сама вся во внимании и очень серьезная.
Я как мама. Еще и читать не начала, а уже думаю, что бы сказать такого умного.
Имадутдину откровенно неинтересно. Шуанет еще маленькая девочка. Сказали придти и сесть – вот пришла и села…
Папа читает с выражением, никогда не запинается. У него такой почерк, как он разбирает свои каракули?
В семейном кругу
Что же такого сказать, когда меня спросят? Не копировать же маму! Пытаюсь вслушаться… Он снял очки, повернулся к нам. «Ну как?»
Мама – «Неубедительно» или «Неинтересно»…
Все это время я продолжаю усиленно думать: ну что бы такого умного сказать?
Шуанет тоже похвалила, и Имадутдин похвалил. Лишь бы быстрее отпустили, но не отпускают… Папа принялся доказывать свою правоту.
– Аллочка (в большинстве случаев, когда папа употреблял уменьшительно-ласкательное мамино имя, это звучало саркастически!), вот ты не права! Вот ты и попала пальцем в небо.
Не помню, чтобы мама выигрывала словесные баталии, однако в большинстве случаев папа учитывал ее мнение и работал до тех пор, пока она не говорила: «Хорошо» или «Вот теперь хорошо!»
Всего один раз мне довелось быть папиным критиком. Я приехала на каникулы из Ленинграда. Уже не помню, как получилось, но он дал мне редактировать свою рукопись. Я кромсала текст, меняя фразы и, как мне казалось, углубляя смысл. Он был доволен… И совсем не доволен, когда мама поручила мне какие-то другие домашние дела, чем, сказать по правде, спасла меня.
Для папы его дело было самым важным в жизни. Да! Самым важным в жизни. Он полностью ему отдавался. Он хотел того же и от меня в те каникулярные дни.
Я была согласна помочь, но он требовал гораздо больше того, что я желала отдать. Насколько я помню, то же самое происходило и с Шуанет, но гораздо позже.
Вы знаете, не могу вспомнить, чтобы я прочла его книги от корки до корки. Могу уверенно сказать: никто из нас не сделал этого!
– Он знал?
Конечно!
– Обижался?
Уверена, правда, вида не показывал. Если мы хвалили его, он настаивал не жалеть, говорить только правду.
Сейчас