Да и, наконец, как поступила со мной моя Родина? Почему она допустила, чтобы я в родном доме, в родном городе оказалась брошенной на произвол судьбы? Кто-нибудь из соотечественников подобрал меня, когда я истекала кровью на проезжей части? И теперь эти самые "патриоты", которые равнодушно прошли мимо, запросто будут обвинять меня в предательстве. Хотя сами, небось, за хорошие деньги пошли бы работать хоть к чёрту лысому. Если бы тот, конечно, предложил.
Поэтому утром, когда после завтрака дядя Арбенс пришёл навестить меня, я не задумываясь ответила: "Согласна".
Вот уже два месяца как я работала на станции. Далеко от Земли, от людей. Впрочем, я и не скучала. Дни проводила за рабочим столом, принимая сигналы с радиовышки и переключая их на нужных сотрудников, распечатывая и раскладывая по папкам лабораторные бумаги, сканируя и снимая ксерокопии и выполняя другие поручения Элаи. Впрочем, я не осмеливалась называть её так – всегда прибавляла "тётя". Когда я один раз, забывшись, назвала её по имени, она довольно резко оборвала меня, напомнив, что она не какая-нибудь там, а личный секретарь начальника станции, и поэтому относиться к ней надо с уважением. Посему видно, своим статусом тётя Элая очень гордилась, потому как, разговаривая с сотрудниками, всякий раз норовила это подчеркнуть. С дядей Арбенсом, напротив, становилась мягкой и любезной. Из-за этого отчасти она и была мне несколько неприятной, хотя я, конечно же, понимала, что должна быть ей благодарна. Ведь именно тётя Элая меня обнаружила. Но сколько я ни старалась полюбить её, неизменно ловила себя на том, что свою спасительницу я как раз таки люблю меньше, чем остальных.
Зато начальником станции я от души восхищалась. Ещё бы! Интеллигентнейший человек, он никогда не стремился показать, что выше нас по статусу на целую голову, к подчинённым был всегда внимателен и справедлив. Особенно трепетно дядя Арбенс относился ко мне, несчастной сиротке. Жалея меня, он разрешил несколько деньков отлежаться, прежде чем я приступила к работе. Кстати, тогда-то я с ним и поговорила по поводу сиделки. "Пусть, – говорю, – поспит хотя бы на диване. А то она боится, что Вы её уволите". "Ну что ты, Зина! – искренне удивился дядя Арбенс. – Разве я стал бы за это увольнять? Просто, видишь ли, у Мунги было тяжёлое детство".
Когда же я, почувствовав себя лучше, взялась за свои обязанности, в тот же вечер в столовой накрыли праздничный стол, и дядя Арбенс предложил тост за новую сотрудницу. Тогда же он при всех преподнёс мне… чайную чашку, изящно вылепленную из расписного, местами позолоченного фарфора, с затейливыми узорами. Тогда я ещё не понимала значения такого подарка.
– Чашка – это на Родине ценная вещь, – объяснила мне тётя Карна. – Когда ребёнок рождается, родители дарят ему чашку, и он потом только из неё и пьёт чай.
– Как? Всю жизнь? – удивилась я.
– Ну, не всегда. Девушка, когда выходит замуж, разбивает девичью чашку и пьёт