Аккуратно ступая по следам от шин, дабы не осквернить невинность свежего снега, пробирался я дальше вглубь, очарованный и покоренный. Неужто остались еще в угасающем под тяжестью выхлопов городе столь прекрасные и чистые места? Наполненные жизнью, спокойствием и уверенностью в себе, самодостаточные и цельные, пусть и на закате величия, бесстрашные пред лицом грозящих опасностей и гордые за свое прошлое. Нет, пожалуй, больше таких мест я не знаю, последние уже пали под натиском вражьих ратей, иные же рождаются мертвыми.
I
Правый берег с левого выглядит молоденьким феодальным королевством, вся разумная жизнь в котором сосредоточена вдоль главных торных трактов – Красраба, 60 лет Октября и Свердловской. Все остальные тропы дики и нехожены. Со всей присущей средневековым обывателям непосредственностью, местное население чурается вещей непонятных и по-инквизиторски искренне преследует чужестранцев, чей внешний вид хотя бы самую малость отличается. Где еще семилетний малец разгуливает по улицам и предлагает каждому встречному проломить голову молотком? Единственное, что не вызывает негативных эмоций – это вполне милые трамваи, нанизанные на нити блестящих, почти змеиных рельсов. С упорством гусениц ползают они туда-сюда и собирают весь позитив в свои свинцовые аккумуляторы, копят энергию, чтобы однажды высвободить ее, превратиться в прекрасных бабочек и преобразить правобережье. В один миг, кажется, с улиц исчезнет чад и сажа, бетонные заборы нальются румянцем, и мрачные горбатые заводские корпуса молодцевато подтянут пояса да расправят плечи. Такие они, эти трамваи. Правый – это огромная, изрешеченная тьмой terra incognita. Ночами видно, как с низовьев Енисея на веслах приходят викинги и кострами очерчивают линию берега. Пока я боюсь к нему приближаться.
II
Северный и Взлетка – два брата-близнеца, мертворожденные, что упоминались выше. Странный генетический эксперимент, отчаянный, как возведение Петербурга на болоте, но куда более неудачный. Столица переезжала в град Петра, а наши два брата, надеюсь, никогда не удостоятся этой чести – вместить в себя деловой центр города, стать средоточием ума и духа. О, эта наивная мечта сродни вере в Атлантиду! Но в чем же врожденное уродство этих отпрысков сумрачного архитектурного гения, этих големов, чья жизнь поддерживается мистическими ритуалами вливания капитала, постоянными модификациями и без того изувеченных тел?
Первое, что бросается в глаза – наши братья-големы сказочно уродливы. Здесь не те милые диснеевские дефекты, которые заставляют умиляться горбуном Нотр-Дама. Здесь самое настоящее издевательство