Ножовкин поднялся, хотя вставать совсем не хотелось.
– Тут я. Прилег маленько…
Прибавкин стоял в прихожей и с ожиданием смотрел:
– Слушай, приходи ко мне. Посидим. У меня брат только что приходил – бутылку оставил. Он сам не пьет. «Выпьешь, говорит, без меня».
– Дурно мне что-то. Кажись, угорел…
– Не мог ты угореть. Дрова, как порох, а трубу я не закрывал – ведь печка еще топилась, когда ты пошел. Короче, приходи. Я тоже ополоснусь. Потом посидим…
Вскоре Ножовкин оказался на половине у Прибавкиных – это была точно такая же по размеру квартира, как у матери. Здесь был деревянный некрашеный пол, обшарпанный добела, пустые беленые стены и пара стальных кроватей, покрытых суконными одеялами.
Они присели на кухне к голому дощатому столу. Прибавкин разлил водку по граненым рюмкам, они чокнулись за знакомство и выпили.
– Закусывай, – велел хозяин, указывая на сковороду с вермишелью. Хлебные крошки лежали здесь, верно, с прошлой недели, зато пол был выметен: в углу стоял обтрепанный березовый веник, прижимая собой аккуратную горку сорной земли.
– Я лучше пивком запью, – решил Ножовкин. Он взял со стола принесенную с собой бутылку, распечатал и налил себе полстакана. Налил и своей матушке. Она пришла за ним следом, хотя ее никто не приглашал, и сидела теперь возле печки.
И тут на кухню к гостям вышла тетка Елена, действительная хозяйка квартиры, кудрявая, темно-русая.
– Это куда мы?! – вслух удивился Прибавкин. – И чего нам здесь надо?!
– А? – старуху заклинило.
– Водку почуяла?! А ну пошла отсюда! Давай-давай! Проваливай…
Мать шевельнулась у печки:
– Может, выпьешь, Лена, хоть пива?
– Ссать будет криво! – кудахтал сынок.
– Да чё я, – мямлила Лена. – Я так зашла…
– Вот и шагай, куда шла!
– Пойду.
– Уж сделай милость…
Хозяйка развернулась и вышла в зал.
Ножовкин притих, удивляясь услышанному.
– Ладно… – Прибавкин уцепился в бутылку. – Не будем расстраиваться. Она знает, за что ей почет. Тетя Аня, ты помнишь историю… Вот и пусть там сидит. В комнате. И не вылазит оттуда. – И к матери: – Ты ходила в туалет?!
Не дождавшись ответа, Прибавкин бросился в зал.
– Я тебя второй раз спрашиваю: ты ходила в уборную или нет?!
– Ходила, – донесся ответ.
Прибавкин вернулся на свое место и, протянув руку, взял с печки стеклянную банку, наполненную окурками. Выбрал из них несколько штук, размял пальцами и принялся крутить цигарку. Руки у него заметно тряслись.
– Почуяла, – ворчал он. – Хватит. Отпила свое…
– Неудобно всё же, – сказал Ножовкин.
Однако Прибавкин был неумолим:
– Пусть благодарит, что хоть слежу за окаянной… И ведь не дура. Просто ленивая. Представь, сидит перед телевизором: иди, говорю, в туалет. «Не хочу-у-у, чё ты меня гонишь». Секунда прошла: «Ну, говорит, я пошла – на двор», – а у самой струя из-под капота. –