Она ткнула его пальцем с напором в грудь, морщась и почти скалясь, как одичалая собака.
– Ага, – ответил он пугливо, упершись в преподавательский стол, и неловко плюхнулся на него.
– Зай, другое ей вылижи, – Гурьев приставил рогатку из пальцев ко рту и высунул язык, шевеля им, как змея.
Карине он всегда был противен. Узкий, несуразный, с лоснящимися волосами, парень часто пошлил и вел себя развязно, пренебрегая остальными. Для себя она определяла его как типичного обиженца на всех и вся, тщательно скрывающего собственную уязвимость.
– Ооо, – загалдела толпа.
Пузатый Иванов, его закадычный дружок, заржал как над остроумной шуткой. Кто-то свистнул, кто-то кашлянул, кто-то фыркнул с отвращением. Остальные опять засмеялись. Девушка оглядела однокурсников, разбросанных по партам и рядам.
– Гур, блин, держи свой сперматоксикоз в себе, – вступился Варданян, видный брюнет с размашистыми плечами и гордой осанкой.
Этот, напротив, держался хороших манер и ко всем относился уважительно, но любил поучать и умудрялся даже иногда читать нотации. К Карине он относился то ли с брезгливой осторожностью, то ли с благородным снисхождением. Она поблагодарила его взглядом за поддержку.
– Ермакова, не отказывайся, он в этом спец! – выкрикнула длинноногая рокерша, которая всегда ходила в коже и металлических шипах, Самойлова Света.
Девчонки захихикали. Парни заржали. В Карининой голове струились мощным потоком матерные эпитеты к Зайкину, но вдруг выплыл скромный вопрос: «Откуда ей знать?», который тут же утонул в водопаде нецензурной брани.
– Да ладно, Кар, – заступился за друга Гога, щуплый и невысокий шатен в клетчатом кардигане. – У него аллергия просто. Подумаешь, платье.
– Знаешь, сколько это платье стоило? – не сдержалась Карина, метнув в него злобный взгляд, и тут же покраснела, осознав, что выдала собственную скупость.
Гога нахмурился. Смешки еще гуляли по ухмылкам однокурсников.
– Че, Ермакова, так за шмотку печешься? – вступила в игру Игнатьева, считавшая себя лучшей подружкой Зайкина и презиравшая Карину за то, что та его так бессердечно отвергала каждый раз. – Платье в прокат что ли брала? Влипла ты, по ходу, на сотку.
Однокурсница уже стояла за ее спиной и демонстрировала всем ценник, который Карина забыла всунуть внутрь платья. «Надо было сразу оторвать», – досадовала она, закрыв на долгую секунду глаза. Когда обернулась, увидела, как лисья мордашка со жгуче черными пучками волос вместо хвостиков, высокомерно щурится. По аудитории понеслись шепотки.
Она ненавидела в себе этот стыд, но не могла его не испытывать. Он всегда был внутренним фоном, но в такие моменты вылезал наружу, и становилось тошно. Тошно от собственной глупости, неумолимого желания казаться лучше, чем есть, жалких попыток прикрыться чем-то извне. Все глазели с ехидством и подковыркой, будто видели ее голой под этим платьем.
– Я