Мой крестный. Воспоминания об Иване Шмелеве. Ив Жантийом-Кутырин

не потому что мы были «не сахарные», как мы любили прихвастнуть, а потому, что палатки были непромокаемые, ливень нам был нипочем, мы спали на деревянных нарах, с набитыми душистым сеном тюфяками примерно на аршин над землей, от сырости. Я точно не мерил. Мурашки конечно ухитрялись нас навестить. Мышата же и им подобные нас не тревожили хоть случалось, что они рысцой прошмыгивали под нарами. Но мы знали, что им было страшнее нас, ибо по сравнению с ними мы ужасные великаны-Святогоры, а они же принадлежат племени ничтожных презренных лилипутов. Притом, они наверно воображают, что для нас, крысоедов, они вкусные (как мышата для котов, мушки для пауков или как лягушата для цапель), что мы будем на них охотиться, чтобы их живыми слопать. Итак, разумно, нам бояться было нечего. Но все же, когда мы слышали шорох под нарами, нам становилось не по себе, и мы успокаивали себя, рассуждая, что, мол, мы не одни, а нас целая компания дружных ребят, и в случае атаки мы способны были им дать строгий отпор нашими посохами. Но, конечно, о наших страстях мы ни с кем не делились. Ведь мы – мужчины и бояться – позорно.

      Вы спрашиваете, что это за посохи у нас. Дело в том, что мы были обмундированы как скауты[13], иначе говоря, по-русски, разведчики, на военный лад. У нас была пилотка (дразня малышей, которые не умели произносить чисто твердое «л», мы картавили «пимотка»). Важно было ее носить ухарски, не как блин, а слегка набекрень (молокососам-волчатам это не дозволялось). Форма у нас была защитного цвета, с разными нашивками, свидетельствующими о наших заслугах (что скауты называли «баджами»): кто умел спасать утопающих, кто бинтовать раненых, кто строить шалаши, кто стряпать, варить щи да кашу – мать нашу – на целый отряд, и пр.

      Чтобы заслужить такие почетные нашивки, требовалось пройти на пять с плюсом «ужасные» испытания. Мы шутили, пугали новичков: необходимо, мол, «окунуться три раза в кипяток (как сказывается в сказке Ершова «Конек-Горбунок») и пролезть через медные трубы. Нашими нашивками мы, конечно, гордились, но об этом расскажу в другой раз. У каждого был свой т. н. посох, т. е. длинная дубовая крепкая палка с заостренным концом, заменявшая нам винтовку, но из посоха мы не стреляли, он нам скорее служил, чтобы перепрыгивать через канавки – мнимые опасные вражеские окопы, лучше даже бездонные пропасти или ручейки – в нашем воображении днепровские пороги. Ведь, по традиции, мы считали себя как бы наследниками доблестных «потешных»[14] Петра Великого.

      Маршировали мы гордо под Преображенский Марш, с барабанщиком во главе, иногда даже на парадах, со знаменами, с русским трехцветным флагом. Слова марша мы, само собой разумеется, записывали в наших тетрадках по традиционной, якобы «петровских времен» орфографии, которую мы считали истинно русской, православной, а главное, противо-советской, потому что в букве «ѣ» можно было видеть православный крестик.

      Знают Турки нас и Шведы,

      И про нас извѣстенъ свѣт

      На сраженья, на побѣды,

      Нас всегда сам Царь ведет.

      Всего семь куплетов, но не все младшие разведчики их знали наизусть. Запоминали