Ася. Мария Якунина

и вонзила в меня острый, суровый взгляд. Ее светлые глаза потемнели, и я почти физически почувствовал, что она смотрит сквозь оболочку тела, внутрь, и под этими рентгеновскими лучами, исследующими душу, стало тяжело дышать.

      Отошел к мойке, сосредоточился на грязной посуде, зная, что Ася все еще смотрит на мой пустой стул.

      А потом она заговорила.

      – Самое интересное, что маленький белый камень не очень хотел в море. Да и уехать с ней тоже не хотел. Удобней всего ему было бы всегда лежать на берегу день за днем. И чтобы вокруг были только такие же белые камни, безмолвные, ни о чем не мечтающие, удобные, не желающие даже слышать о том, что бывает по-другому. И ни один камень не смеет нарушить этот порядок и гулять, где ему вздумается.

      Мой мозг работал с такой скоростью, что я почти слышал треск шестеренок в голове. Что-то подсказывало мне – не стоит задавать лишних вопросов, но не смог удержаться. Все эти дни я наблюдал за Асей, но мне в голову не приходило, что и она способна наблюдать, анализировать мою устоявшуюся жизнь, делать вот такие жесткие выводы.

      Конечно, я надеялся на что-то большее, чем дружеская благодарность, терпеливо выжидая, пока Ася оттает, придет в себя, даст понять, что думает о наших странных отношениях. Но не ожидал, что даже вместо этого она несколькими фразами уничтожит то робкое тепло, которое установилось между нами за последние дни.

      Домыл посуду, вытер руки, взял телефон и, не глядя на нее, вышел из квартиры.

      12.

      На Университетской набережной было тихо и практически пусто. Вышел из машины, прошел мимо хмурых сфинксов. Странно, в моей памяти центральные набережные были шумными, оживленными, заполненными галдящими китайцами, позирующими девушками, обнимающимися парами. А сейчас темная Нева уже второй раз встречала тишиной. Может быть, вернувшийся холод распугал любителей питерской романтики. Я и сам быстро продрог. Не знаю зачем, спустился вниз, к пугающей плещущейся черноте.