Придавленные переживаниями, подруги под конец чтения не выдержали и разрыдались. Едва успокоившись, посмотрели на часы, удивились: полночь. Пожелав друг другу оставаться с Богом, расстались…
Молясь, как всегда перед сном, Тамара Александровна вдруг со слезами в голосе простонала: «Господи, прости нас – меня грешную и народ мой за содеянное злодеяние!».
Сразу уснуть не смогла. Встав с постели, подошла к столу, взяла бумагу, ручку, задумалась. Из наболевшего сердца полились надрывные горькие строчки:
«Россия после революции 1917 года.
Цареубийцы мы, Цареубийцы.
Помазанника Божьего убили.
Отступники, безверы, кровопийцы.
Нас бесы на безумья вдохновили.
И кровушкой народною кормились,
В вертеп большой Россию превратили.
На святость и духовность ополчились.
Всё уничтожив, рученьки отмыли…
И застонала Русь в безверье, страшно.
Творить дела безбожные мы стали.
За Православье не легли отважно.
Самим себе мы в душу наплевали…
О, Господи, пошли нам разуменье
И слезы покаянья и печали,
И отведи неверье и сомненье,
Чтоб до конца в безбожьи не пропали!».
Вот теперь-то она знала, о чем сможет поведать людям, с Божьей помощью…
II. НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
В один из душных летних вечеров они пили чай на веранде загородного дома, раскинувшись в плетеных креслах. Павел Степанович, приехавший вчера в гости к Тамаре Александровне, был оживлен и немного взволнован. Тень от деревьев плотной густой синью падала на лица. Тишину разнообразило жужжание мух, оводов и неугомонных стрекоз. Пахло ромашкой, мятой, чабрецом и еще чем-то сладким и пряным. Несмотря на жару, Тамара Александровна накинула на плечи легкий плед. Оба они пребывали как бы на необитаемом острове. А сад шелестел своей особенной жизнью: что-то там пело, стрекотало, потрескивало. Казалось, воздух заискрился, подсох и, загустев, словно свежий мед в сотах, предлагает выпить себя и всю янтарность юного лета.
Дом, рубленный и крепко сбитый, пахнет усталостью, воспоминаниями. В комнатах прохладно, лениво и просто. На широком столе, примостившись в конце веранды, пыхтит самовар. Веселый пар, идущий из него, смешивается с вечерним дрожанием воздуха. Все находится в томлении и покое. Медленно тянется разговор:
– Любезный Павел Степанович, так Вы вновь в Северную Пальмиру?
– Да-да. Нынче еду на семинар по древнегреческому искусству.
– Это интересно?
– Безусловно. Думаю, Вы были в Эрмитаже? Я частенько принимал участие в раскопках в Керчи, Анапе, Херсоне. Поражали завершенность абриса и динамика линий на вазах чернофигурного и краснофигурного стиля. Вы не представляете, как это восхитительно!…
– Нет, отчего же, я люблю древнегреческое искусство.