– Элеанор? – раздался откуда-то снизу мамин голос. – Ты нашла бумагу? Посмотри в сундуке!
– Иду! – Я сунула письмо обратно в конверт и положила в коробку. А затем поспешила вниз, прихватив карточки с черными рамками, и обнаружила маму все в той же бочке в столовой. Она со вздохом взяла приглашения.
– Мы никогда прежде не устраивали похорон, – сказала она.
– Бабушка Персефона много значила для горожан, – сказала я. – Можно пригласить отца Томаса, он произнесет речь. – Ее работа заключалась в том, чтобы делать их счастливыми. Так она сказала. – А если мы им не сообщим, они подумают, что с ней что-то случилось.
Мама посмотрела на меня.
– Ты уверена, что ничего не хочешь мне сказать? – спросила она. – Элеанор, ты ведь знаешь, что я люблю тебя, несмотря ни на что?
Я пыталась понять, к чему она ведет.
– Конечно.
– Значит…
Ах, вот оно что. Вот, что ее беспокоит. И это моя мать!
– Она сильно испугалась, – сказала я. – И умерла.
– А ты не…
– Я ничего не делала! – отрезала я и сама удивилась силе собственных слов. – Что я вообще могла такого сделать?
Она покачала головой и отвела взгляд.
– Хорошо, – сказала она. – Кого приглашать?
– Всех горожан, кому помогала бабушка Персефона.
– Список получится длинный.
– Значит, все они должны прийти, – сказала я.
Я отправилась на поиски Лумы и нашла ее, когда та шла из кухни в прачечную, помогая Маргарет тащить огромный котел с водой. На секунду мой взгляд скользнул мимо них вглубь прачечной, и я увидела бабушку Персефону на полу, но Маргарет тут же захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я подумала, что должна тоже быть там, помогать им с… что там обычно делают с мертвецами. Но живот скрутило от одной только мысли об этом. Маргарет, должно быть, слышала, что я замешкалась перед дверью, и застучала по ней ладонью: бах-бах-бах. Я отскочила и поспешила прочь.
Я теперь за главную. Она оставила меня за главную. Что будет дальше? Бродя словно в тумане, я оказалась в зале. Прошлой ночью я почти не спала, а теперь еще и бабушка умерла. Я очнулась перед стеной с картинами. Я долго смотрела на портрет дедушки Миклоша, который с демоническим видом держал лошадиные поводья. Художник изобразил пузыри пены, вылетающие из их раскрытых пастей. Он уловил влажный блеск клыков дедушки Миклоша. Столько портретов, но ни одного моего, даже детского. Меня словно пытались вычеркнуть из памяти.
За моей спиной кто-то кашлянул. Я обернулась. У двери стоял Артур, он повесил зонтик на стойку. Я даже не слышала, как открылась дверь.
– О, – сказала я. – Вы уже слышали?
– Слышал. – Он посмотрел на меня. – Я говорил с вашим отцом на улице.
– Соболезную вашей утрате, – сказала я.
– Для вас это большая утрата, нежели для меня.
Он подошел ко мне и остановился рядом, глядя на портрет Миклоша.
– Хм, – сказал он. – Не лучшая из моих работ.
Я