– Ты беспризорный? – спросил Игорь.
– Нет, я еще не был беспризорным.
– Так будешь. А в школу ходишь?
– Понимаешь, не хочется.
– Почему?
– Не хочется, страшно не хочется. Другим хочется, а мне нет.
– Вот как?
– Я хочу учиться. Я уже учился. А потом они уехали.
– Кто? Родители?
– Нет, не родители, а… так. Они поженились. Раньше были родители, а потом…
Ване не хочется рассказывать. Он еще не научился кокетничать и с пользой реализовывать в жизни собственные несчастья. Он внимательно заглядывает на потрепанные задники ботинок Игоря.
– Коробку эту сам делал?
– А что? Плохо?
– Замечательная коробка. А где ты живешь?
– Нигде. В город хочу ехать… Так денег нет… сорок копеек есть.
Ваня Гальченко рассказывает все это спокойно. У него ясный, звонкий голос, очень часто, в самых выразительных местах, повышающийся до писка.
Работа кончена. Ваня поднял глаза с гордостью и юмором:
– Хорошо получилось?
Игорь потрепал Ваню по русой взлохмаченной голове:
– А ты пацан веселый. Спасибо. Человека, понимаешь, сразу видно.
– Разве я человек? Мне только двенадцать лет.
– Поедем вместе в город? – наклонился к Ване Игорь.
– Так денег нет… Сорок копеек.
– Чудак. Разве я тебе говорю: купим что-нибудь? Я говорю: поедем.
– А деньги?
– Так ведь ездят не на деньгах, а на поезде. Так?
– Так, – кивнул Ваня, размышляя.
– Значит, нам нужны не деньги, а поезд.
– А билет?
– Билет – это формальность. Ты посиди здесь, я сейчас приду.
Игорь Черногорский достал из кармана пиджака какую-то бумажку, внимательно ее рассмотрел, потом подставил бумажку под лучи солнца и сказал весело:
– Все правильно.
Он показал на здание почты:
– В том маленьком симпатичном домике есть, кажется, лишние деньги. Ты меня подожди.
Он проверил пуговицы пиджака, поправил кепку и направился не спеша к почте. Ваня проводил его внимательным, чуть-чуть удивленным взглядом.
2
Три пирожка с мясом
В кустах станционного палисадника стоит шаткая скамья. Вокруг скамьи бумажки, окурки, семечки. Сюда пришли откуда-то все тот же здешний молодой человек и Ванда Стадницкая. Может быть, они пришли из города, может быть, с поезда, а скорее всего они вышли вот из-за этих самых тощих кустов палисадника. У Ванды калоши на босу ногу, старая юбчонка в клетку и черный жакет, кое-где полинявший и показывающий желтую крашенину. Ванда очень хорошенькая девушка, но заметно, что в ее жизни были уже тяжелые неудачи. Белокурые ее волосы, видно, давно не причесывались и не мылись; собственно говоря, их нельзя уже назвать белокурыми.
Ванда тяжело опустилась на скамью и сказала сонным, угрюмым голосом:
– Иди к черту! Надоел!
Молодой человек дрогнул коленом, поправил воротник, кашлянул:
– Дело