Теневой стороной профессионального успеха была ее неудавшаяся личная жизнь. Очевидно, не нашлось мужчины, который мог бы с ней ужиться. В голове пронеслись слова Майке накануне вечером. Неужели это правда? Действительно ли она танк, который уничтожает все на своем пути?
– А если даже и так! – пробормотала она с оттенком упрямства. Такой уж она была. Ей в жизни и не нужен был никакой мужчина.
У первого перекрестка в лесу она выбрала более длинный путь и свернула направо. Ее дыхание пришло в норму, шаги стали мягче и легче. Она нашла правильный ритм бега и почти не ощущала боли. Из опыта она знала, что боль скоро исчезнет вовсе, еще через пару минут, когда ее тело распределит эндорфины, которые выключат болевые ощущения и усталость. Ей удалось заставить свои мысли кружиться вокруг существующей проблемы и наслаждаться природой – пряным запахом, который источал лес в ранние утренние часы, пружинистой почвой, по которой было намного приятнее бежать, чем по асфальту. Было начало восьмого, когда она добралась до опушки леса и увидела в сиянии солнца, уже высоко стоящего в небе, белый купол бахайского[9] храма. И хотя она давно не бегала, усталости не чувствовалось. Значит, она еще не полностью потеряла физическую форму. Обратная дорога заняла минут двадцать через лес до дачного поселка, который считался частью Лангенхайна, где располагался ее дом. Она сильно вспотела и перешла на шаг, но на сей раз это был приятный, заслуженный спортивный пот, а не пот от страха, как в минувшую ночь. Кроме того, она разработала стратегию, которую потом, за обедом, хотела обсудить с Вольфгангом. Ханна вынула из ушей наушники и стала рыться в кармане спортивной куртки в поисках ключей от дома. Мимоходом она мельком взглянула на свою машину, которую накануне вечером не стала ставить в гараж, а припарковала рядом с «Мини» Майке.
Что это? Ханна не поверила своим глазам. Все четыре колеса ее черного «Порше Панамера» были спущены! Она вытерла рукой пот со лба и подошла ближе. Одно спущенное колесо еще могло быть случайностью, но не все четыре. Но когда она подошла к машине ближе, то увидела самое худшее. Она оцепенела. Ее сердце бешено заколотилось, колени обмякли, и она почувствовала, как в ее глазах закипели слезы, слезы беспомощной ярости. Кто-то на сверкающем черном лаке капота нацарапал слово. Единственное слово, жестокое и недвусмысленное, большими, неуклюжими буквами. СУКА.
Боденштайн поставил чашку в кофейный автомат