Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор.
А.С. Пушкин
1904 год…
Поезд медленно шел на восток. Поручик Михайлов лежал на полке, закинув ногу на ногу, и думал. О жизни, друзьях, любимой девушке.
«Как получилось, что он в одночасье лишился всего, чем жил последние несколько лет? Дома, службы, товарищей, Анечки? Как вышло, что сейчас он в этом вагоне, едет в далекий и совершенно не милый его сердцу Порт-Артур? Он – блистательный офицер, имевший высшие баллы по всем предметам в Александровском военном училище, с блеском окончивший Академию и поступивший на дополнительный курс – едет в захолустный гарнизон, на окраину, к хунхузам». Вспомнив грибоедовское «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», Михайлов усмехнулся. Вот он едет в действительно непроходимую глушь из-за собственной, столь же непроходимой тупости.
Состав погромыхивал на стыках, убаюкивая, но поручику не спалось. Едва закрыв глаза, он видел лицо Анечки. Заплаканное, с опухшими глазами и мокрыми ресницами, на которых дрожали капли слез. Ему так хотелось их вытереть, обнять девушку, прижать к себе, успокоить, но едва он сделал шаг к ней, Аня гордо подняла голову, а потом и вовсе встала и отошла к окну.
– Александр Николаевич, подите прочь, – голос ее звенел металлом. – Довольно, я не стану оправдываться. Если вы… да как вы могли только подумать? – она замолчала, махнув рукой. – Уходите. Видеть вас не желаю, никогда. Слышите, никогда!
И он ушел. Повернулся по-военному, через левое плечо, щелкнул каблуками и ушел.
Он был уверен, что прав, но почему тогда так щемило сердце? На этот вопрос Михайлов ответить не мог.
Поезд остановился на какой-то станции. Пассажиры высыпали на перрон, громко разговаривая, радуясь теплому дню. Вышел и поручик. Купил у розовощекой бабы картошки в мундирах за три копейки, с наслаждением затянувшись, выкурил папиросу и вернулся в купе. Поев, снова улегся на полке. Вспомнилось, как когда-то, в корпусе, мальчишками, посылали дядьку Прохоренко в лавочку – купить кренделей. Михайлов-то сам редко когда бывал при деньгах, но у его лучшего друга, Кирилла Извольского, гривенник или пятиалтынный завсегда был в загашнике. Маменька баловала единственного сына-кадета. Сахарные крендели стоили алтын за пару, ну и полушку дядьке за труды.
Забравшись вдвоем на кровать Извольского, Саша и Кирочка грызли кренделя, растягивая лакомство как можно дольше, и делились своими мальчишескими тайнами.
Дружба меж ними началась в самый первый день, когда мальчиков привели в кадетский корпус. Извольского – маменька, вдова артиллерийского генерала, имевшая собственный дом в Москве и в столице, а также два имения – в Орловской и Смоленской губерниях, и постоянно выезжавшая на воды в Карлсбад. Единственного сына Пелагея Матвеевна любила и никогда не отдала бы его в военные, но деверь, ведавший всем состоянием ее покойного мужа, сказал, что буде мальчика в корпус не определят, содержания своего вдова лишится. Кир поступил