Но совсем не ходить на премьеры нельзя: позор, тусовка балетоманская этого не поймёт, да и самому интересно. В день премьеры выносится на суд разнонастроенной публики результат кропотливого труда очень многих, и отказать себе в просмотре этих результатов Кабриолев никак не мог, а тогда получалось: «И хочется, и колется!». И с этим надо было что-то делать…
А лучше всего переживать этот дополнительный стресс получалось с помощью шампанского. Осушив несколько фужеров ещё до начала спектакля, Вольдемар Альбертович становился добрее и снисходительнее. Не так его уже коробил топот корды невпопад, несогласованность в парах и ляпы дирижёра. А на «своих» артистов вообще удавалось глаза закрывать, или, правильнее сказать, заливать. После антракта же всё уже и нравиться могло начаться, тем более на эту сцену абы что априори не выпускали.
Так что имелся у Кабриолева эффективный способ «переживать» премьеры, но имелась у этого способа и обратная сторона – утро после премьеры. Меры в игристом Вольдемар Альбертович не знал, тем более, после окончания спектакля, он всегда обильно отмечался. Выпивалось слишком много, отчего болела у балетомана ужасно назавтра голова и вялость во всех членах ощущалась. Так что не любил Кабриолев премьеры – страдал он от них! А особенно – на следующий день…
Толстый критик
Балетные критики и балетоманы – это совершенно разные социальные группы, которые друг друга, в душе, на дух не переносят. Впрочем, это не мешает им всегда мило общаться, тем более для обеих групп театр – ареал обитания. Но каждый делает это исключительно по своим внутренним соображениям, а личная приязнь исключается как повод – только бизнес!
Так сложилось исторически, и Кабриолев этой линии придерживался искренне, тем паче один из когорты критиков отбил в своё время у него балерину, с которой Вольдемар Альбертович несколько раз имел свидания, потратившись немало на цветы и рестораны. Да и в целом: как можно с симпатией относиться к людям, которым дают лучшие места, а потом ещё и платят за то, что они пишут про спектакль, из ближнего партера просмотренный???
Так что это классовая неприязнь, причём многолетней давности, и во многом обусловленная тем, что критики сами себя считают повыше обычных, даже самых заслуженных, балетоманов. Причём в большинстве случаев сами они все вышли именно из этого народца, вышли за счёт своего пера, чем и кичатся… А балетоманы всегда это чувствовали, и, хуже того, чувствовали некоторую «справедливость» такого положения – очень многие и сами пробовали пописывать, и очень мало у кого получалось. К таким «неудачникам» относился и Кабриолев: все его рецензии единодушно отвергали во всех советских изданиях, гипотетически могущих написать про