Именно в этом-то и заключалась основная проблема: ни постоянной цели, ни повторяющихся ритуалов, ни какой-либо конкретной схемы. Этот человек, по его собственному признанию, совершал чудовищные поступки, и все же не хотел называться «чудовищем» – его не называли так даже те, кто его арестовал. Одни заплатили за его компанию ужасную цену, в то время как другие много раз пересекались с ним без всякого для себя вреда, а третьих он даже спасал от смерти. Вплоть до 1978 года этот человек был образцовым гражданином и до сих пор во всех прочих аспектах оставался обычным лондонским жителем, который будто рассказывал о своей будничной рутине. Его деятельность на общественности никак не отразилась, даже наоборот: исчезновения большинства его жертв никто даже не заметил, что удивляло его самого не меньше, чем полицейских. Иначе его бы, вероятно, поймали гораздо раньше, и он – опять же, насколько можно было по нему судить, – даже был бы рад аресту (хотя старший интендант Чемберс подозревал, что Нильсен все равно никогда бы не пошел сдаваться в полицию сам, и, вероятно, это тоже было правдой). Если бы они прочли стихотворение, написанное Нильсеном в последний день перед арестом в честь расчлененного тела Стивена Синклера, оно привело бы их в еще большее замешательство. Стихотворение это, под названием «Милый», демонстрировало мягкость и чуткость, наличие которых в нем сложно было заподозрить. В нем убийца и жертва словно объединялись вместе против представителей закона, что указывало на пугающе искаженное мировосприятие Нильсена:
Больше нет ничего в этом зале достатка.
Только ты Под моими руками лежишь,
Пока тени подходят ближе
С пустыми формальностями,
Чтоб забрать в их «систему» тебя
И меня.
Подумай
О своей одинокой жизни.
Завтра, уже совсем скоро
Они вмешаются в наши дела.
Частная жизнь не имеет границ,
Которые не пересекли бы
Требования закона.
После этого Нильсен пишет: «Я одеваюсь и готовлюсь встретить свой последний день свободы. Отвожу Блип в сад за домом. Кладу обратно потрескавшийся канализационный люк, отказавшись в итоге от идеи с прикрытием. Я знал, что случится вечером, но старался вести себя как обычно. Я надел его сине-белый шарф, закурил «Мальборо» и вышел на путь своей последней легенды».
Деннис Нильсен писал еще много о своем состоянии после убийства Стивена Синклера, и его саморефлексия тоже найдет позднее в истории свое место.
Он рассказал полиции достаточно, чтобы они могли предъявить ему обвинения в суде, но ничего больше. Остальное для него было все еще слишком «личным», и он не считал нужным раскрывать это служителям закона. Кроме того, он и сам не до конца себя понимал. Он писал: «Я не могу раскрыть все тайны этого сложного дела».
Когда с допросами было покончено, Рональд Мосс, вынужденный целыми днями слушать подробные ужасающие описания смертей, украдкой щипая себя, чтобы физическая