В мечтах опять
Увидеть свет Луны
Над теми тополями,
что пьяны,
Лишь только все горчат,
Как будто грустное свиданье
Тень наложило расставанья -
И яд
Лишь только яд
Осталось пить
Взамен вина…
Савинков поморщился. Пить яд ему вовсе не хотелось. И ни с кем расставаться тоже. А вот вина, пожалуй, выпить можно. Борис Викторович сжигал письма Бельского, которые ему сообщали о том, как там – на воле, и радовался за друга, что у него недавно родился сын. Правда, Савинков, видимо решил, что Бельскому одной жены мало… и почему-то он подумал о своей кузине Оленьке, которая была в Бельского влюблена. Как в артиста. На счёт этого Борис Викторович точно не верил, поэтому решил их столкнуть в благодарность певцу за то, что он читал правдивые письма о том, как они живут там, за колючей проволокой. В Вологде было слишком серо и сыро. Вернее, как-то не так. И пахло не теми закатами, что там, где были Бельский с Петровской. Тем более, зная пристрастие Ревенко к Мельбе, Бельский томными разговорами об Оленьке может подружиться с Ревенко снова, а это было выгодно самому Савинкову – чтобы Ревенко не знал о его побеге. Вернее, Петровская даже покроет как-то самого Бельского, который, даже, несмотря на то, что у него был малютка, отваживался помогать ему и поддерживать. А там, будь что между ними будет. Хоть второй сын Бельского. Хотя, Савинков был в курсе о том, что дети могут долго не появляться. Это ему повезло с Верой Глебовной.
Вздохнув о семье, и, сжигая последнее письмо, Савинков решил выйти из дома и пройтись по июньскому городу, хотя его уже всё раздражалось и как же хотелось увидеть ему Бельского, Петровскую, Азефа, чёрт возьми, даже Путилина и маленького Михаила Александровича в кроватке! Воля! Друзья!
Некоторые приезды Екатерины Брешко-Брешковской, конечно, скрашивали Борису Викторовичу жизнь в ссылке, но Брешковская не служила ему утешением, напротив, лекции её были занудными, а сама она как воплощением каких-то призывов к революционным действиям против царя, царской банды, царских фавориток и прочего мира, что Савинкову не нравилось. Вернее, Савинкову не нравилось, что Брешковская на него давит. Борис Викторович давления не любил. Но, может быть, под влиянием "бабушки русской революции" решился бежать.
В Вологде становилось весьма тяжело и тоскливо, и Борис Викторович Савинков, сжигая одно за другим письма о воле его приятеля Александра Христофоровича Бельсокого, который плакал о нём – не показывая слёз своей жене и детям, младшему из которых