Они с Эндрю стали говорить о чем-то своем, будто не замечая моего присутствия. Я тихо сидел на своей кровати и вслушивался в их слова. Болтовня двух закадычных приятелей, у которых за лето накопилось друг для друга столько новостей, что непременно нужно выложить все за час, иначе оба лопнут от нетерпения.
Они улыбались, не переставая. Дэвид смешил Эндрю, а тот чуть ли не сгибался пополам – так ему было весело слушать истории своего друга.
Я думал, что буду ненавидеть Дэвида. Он ведь явно был таким, каким я никогда не стану. Что ж: я обречен всегда быть третьим лишним или пятым колесом (что даже хуже), и на фоне их дружбы буду чувствовать свое одиночество в десять раз острее.
– Ай! – завопил я. Я и не заметил, как Дэвид уселся рядом со мной: он не нашел ничего лучше, как оттянуть кожу моей щеки.
– Ты похож на прокисшую дыню. Или кислую капусту. Знаешь, она по запаху напоминает дерьмо. От тебя сейчас им тоже воняет. Если будешь все время ходить с такой рожей, нарвешься на неприятности. Я, конечно, не говорю, что ты должен постоянно давить улыбку, но, пожалуйста, не надо делать вид, будто на твоих хрупких плечах лежат все страдания мира. Ну, о чем ты задумался, Колин? Что тебя печалит? Не хочешь вставать каждый день в шесть утра и заниматься гимнастикой? – я даже не понял, издевается он надо мной или нет. Эндрю усмехался, но беззлобно.
– Я думал, что ненавижу тебя, – выпалил я.
Дэвид принялся хохотать.
– Мы с тобой знакомы всего-то час, если не меньше! Колин, невежливо так сразу заявлять людям, что они тебе несимпатичны. Согласно правилам этикета, ты должен был признаться мне в этом через год. А, черт с тобой. Мне от твоей ненависти ни жарко ни холодно, – Дэвид вскочил и кинулся к Эндрю со словами «пойдем искать еду!»
Они ушли, а я так и сидел, опустив голову на колени.
2
У Дэвида ушла ровно неделя на то, чтобы влюбить меня в себя. Казалось, этот человек не знал, что такое тоска, печаль, переживания, типичные для людей нашего возраста. Он относился к жизни очень легко, но эта легкость происходила вовсе не из равнодушия или безалаберности. «Я просто не воспринимаю всерьез эту бытовую суету и всю ту чепуху, что разводят люди вокруг себя. Знаешь, Колин, если исходить из предпосылки, что все не более чем игра, а наша повседневность не представляет собой высшую реальность, то, поверь мне, все сразу встает на свои места. Стремись к высшим материям», – дал он мне пространный совет и тут же засмеялся над собственными рассуждениями.
Эндрю говорил, что Дэвид гений. Пожалуй, так оно и было. Мало того что он обладал энциклопедическими знаниями, но еще с легкостью генерировал новые идеи, легко применяя накопленную им информацию, которая не висела на Дэвиде мертвым грузом, как часто бывает. Кажется, он знал все. «Я вырос в книжном магазине. Книги – мои первые друзья, мои учителя и, пожалуй, мои родители. Я родился из брачного союза романов Германа Гессе и британской энциклопедии. Думаю, вмешались еще и учебники по физике. Шучу, Колин, не смотри на меня так!», – заметил