– В графе «Адрес проживания» вы указали «улицы, по которым гулял Пушкин». Я правильно понимаю, что вы не имеете постоянного места проживания?
– Отчего же? Имею. Но в паспорт такое не пишут. Меня в моем дворе все знают, пускают в парадную. Знают же, что я чистоплотный.
– Но вы подтвердили, что у вас диабет первого типа.
Бездомный пожал плечами и заверил нас, что следит за своим здоровьем, а инсулин получает бесплатно в районной поликлинике.
– Мне его участковая выдает. Хорошая женщина. Еще бабку мою лечила. Правда та померла. Эх.
На предложение заполнить анкету отреагировал с энтузиазмом. Первые строчки бездомный нацарапал, кривя руку, как первоклассник, но быстро приноровился.
Надеюсь, что у нас еще будет возможность выбора между кандидатами, но Борис Михайлович свое согласие дал. Не знаю, насколько можно верить указанной им информации в графе «Вредные привычки». На уточняющий вопрос ответил, что не пьет и не курит, так как у него нет денег. И это звучит логично. Но где-то же все алкаши находят выпивку, хоть и не работают. Иначе как бы они были алкашами? Хотя Саню это, кажется, мало волновало.
– Как он умудряется не работать всю жизнь? Нет, я понимаю – ничего не делать, потягивая коктейли, где-нибудь на острове, где все время солнце и тепло, когда ты можешь себе это позволить. Да даже если не можешь. Там и бомжом можно быть. Но в Питере?
– Какая разница где, чем бы ты на острове целыми днями занимался? От потягивания коктейлей на лежанке у тебя образовались бы пролежни. Устал бы ничего не делать. Я бы с ума сошел.
– Это потому, что ты жизнью наслаждаться не умеешь. Я бы что угодно сделал, чтобы получить такую жизнь. Жаль, не знаю что. Не работать на дядю, быть самому себе хозяином. А ты? Неужели хотел бы всю жизнь гнить тут? Работать много и за гроши, смотреть на эти унылые рожи? На улицу выйдешь – все страшное вокруг, будто фашисты только вчера блокаду сняли. Ты даже на мебель посмотри. Это что, две составленные школьные парты? За чем мы сидим? Ты мне скажи, как они тут оказались? Нет, нас, определенно, не ценят и не уважают. По крайней мере я его, уважения, не чувствую. Тут даже находиться неприятно. Неуважение во всем, что есть в этом здании. Неуважение даже не как к специалисту, а как к человеку. А ты вспомни, куда нас Миша водил. Вот там по-человечески работают. Все от людей и для людей сделано. В таком месте даже находиться приятно. Там бы я, может, и не захотел бы бездельничать всю жизнь. Черт, там все обставлено даже красивее, чем у меня дома. В их ординаторской я бы жил. А у нас если и сделают ремонт, как во втором корпусе, то «красиво» – это отваливающаяся лепнина, да колонны пенопластовые где ни попадя. И ты бы тут хотел работать всю жизнь?
Хотел бы. Но Сане я об этом не сказал. В этом желании было что-то постыдное. Обшарпанные столы и правда напоминали парты. Но не вызывали у меня такого лютого отвращения. В них была история, жизнь. При взгляде на нее вспоминались школьные и университетские годы. Может, когда-нибудь я окажусь там снова, но